Длинный, язвительный, резкий в оценках и суждениях – З. Бар-Селла был одним из виднейших деятелей литературного Иерусалима 1970-х-1990-х гг., составляя блестящий интеллектуальный дуэт со своей тогдашней женой М. Каганской. В израильской русскоязычной периодике он публиковал работы, посвященные И. Бродскому и советской научной фантастике – вместе со статьями Каганской и И. Гомель они собраны в книге «Вчерашнее завтра» (2004); книга З. Бар-Селлы и М. Каганской «Мастер Гамбс и Маргарита»(1984) давно стала классической. Итогом многолетних трудов З. Бар-Селлы стала книга «Литературный котлован: Проект “Писатель Шолохов”», вышедшая в Москве в 2005 г.
– Зеев, прежде чем говорить о вашей новой книге, вышедшей к 18-й Московской международной книжной ярмарке и занявшей центральное место на стенде Издательского центра РГГУ, хотелось бы узнать вашу историю. Вы родились в Москве?
– В Москве, на Чистых прудах.
– До репатриации в Израиль у вас было другое имя?
– Да, Назаров Владимир Петрович. Но я решил стать тем, кто я есть. Зеев Бар-Селла означает «Волк, Сын Скалы». Зеев – Владимир, это еще со времен Жаботинского общепринятый перевод. «Сын Скалы» – перевод отчества: Петр – «камень», «пэтра» – «скала».
– Кем были ваши родители?
– Моя мать, Лидия Исааковна Худак, после замужества – Назарова, выпускница Литературного института. Она занималась литературной критикой, была переводчиком и редактором. Отец, Петр Владимирович Назаров был полковником Генштаба, служил в Главном разведывательном управлении. После его смерти в 1969 году я по ряду признаков смог понять, что он был одним из ведущих разработчиков военной доктрины Советского Союза. Кроме стратегии он занимался вопросами военной истории. Это был очень интересный человек, и у него было чему поучиться. Он научил меня анализировать материал. Научил, как по случайным, на первый взгляд не относящимся к делу данным выстраивать реальную картину события. Книга, которую я написал, стала возможна во многом благодаря его «урокам».
– Он рассказывал что-то о своей работе?
– Нет. О его работе я не знал ничего. В 1930 году по комсомольскому набору он попал в военное училище и стал кадровым военным. После училища служил по всей стране, в том числе на Дальнем Востоке, воевал с японцами на озере Хасан. 24 июня 1941 года он с диверсионной группой был заброшен в Польшу, где они месяц взрывали немецкие эшелоны и уничтожали отдельные группы немцев. Затем он был начальником разведотдела 2-й Ударной армии на Волховском фронте, а затем перешел в Генштаб. Дальше какие-либо сведения о нем недоступны.
– Известно ли, как ваша семья попала в Москву?
– Мать родилась в Ростове-на-Дону в 1918 году. В 1920-м ее семья переехала в Москву. А отец попал в Москву уже после войны. Он учился в Академии имени Фрунзе, потом в Академии Генерального штаба. А до войны мотался по всей стране, как любой военный человек. Я родился в Москве в 1947 году.
– Назаров – еврейская фамилия?
– Нет, мой отец – русский. Прабабка была черкешенка. Род его – от донских казаков. Ситуация в его семье была такая же, как в «Тихом Доне». Дед его привез с Кавказа жену-черкешенку. Когда стало очевидно, что станичники хотят убить ее, он сбежал с нею в ближайшую русскую губернию. Среди моих предков были кадровые военные из казаков, служившие в царской армии. Последний после Каледина выборный атаман Войска Донского генерал Назаров – мой родственник. Область обитания моих предков – север Донского края. Там родился генерал Назаров, в станице Филоновской, – там же, где и истинный автор «Тихого Дона». Так что постоянно моя судьба как бы «скрещивалась» с ним.
– То есть вопрос авторства «Тихого Дона» заинтересовал вас не случайно – ваши корни с Дона…
– Я думаю, что личный момент сыграл самую незначительную роль. Меня привлекло другое. Я занимаюсь наукой, а в области русской филологии проблемы сложнее, чем подлинное авторство «Тихого Дона», никогда не было. Единственное, с чем ее можно сравнить, – с проблемой авторства «Слова о полку Игореве».
– Чем же вызван этот интерес?
– Прежде всего, отсутствует главный материал научного исследования – документы. Мы имеем только опубликованный текст романа. Я начал работу с того, что поставил перед собой чисто академический вопрос: возможно ли определение подлинности или подложности какого-либо текста, его принадлежности тому или иному перу безо всяких «уличающих» документов?
– То есть без рукописей, написанных почерком автора, без черновиков и вариантов?
– Совершенно верно. Что может сказать о себе сам текст? Когда я в 1982 году начал анализировать текст романа, я увидел чудовищные несоответствия официальной версии и понял: автором его может быть кто угодно, но не Шолохов.
– Свое образование вы получили в Москве или уже в Иерусалиме?
– Начал учиться в Москве. В 1968 году был отчислен с кафедры классической филологии МГУ, со второго курса. К тому времени у меня уже были печатные работы. Я был вундеркиндом, начал рано. Первая моя работа была посвящена дешифровке так называемого «фестского диска» – памятника Древнего Крита. Тем не менее из университета меня исключили за несдержанность поведения: к тому времени я возлюбил сионизм и открыто говорил об этом.
– А почему вы «возлюбили» сионизм? Потому что у мамы были еврейские корни?
– То, что я – еврей, я знал с четырех лет. И испытывал соответствующее давление общества. То есть все обычные проблемы еврейского мальчика в Советском Союзе в последние годы жизни Сталина и первые послесталинские годы.
– Почему же вы ощущали себя евреем, а не потомком донских казаков и русских офицеров?
– Потому что евреем воспринимали меня окружающие. Я, честно говоря, особой разницы между собой и ими не видел. Но они видели ее очень четко и безошибочно определяли мое место в этом мире. В конце концов мне это надоело. В 1964 году мне, семнадцатилетнему, впервые рассказали об Израиле. И я решил уехать, – что и сделал, как только появилась возможность. В Иерусалиме я поступил в университет на отделение лингвистики, затем перевелся на славистику. Отслужил в армии. Первая моя книга, вышедшая в Махачкале, была посвящена проблемам лингвистики. Весь тираж ее был уничтожен: к моменту ее выхода я уже жил в Иерусалиме.
– Когда вы уехали?
– В ноябре 1973-го. Визу получил в день прекращения огня в Войне Судного дня.
– Проблемой «Тихого Дона» вы занялись через девять лет…
– Я прочел книгу Медведевой-Томашевской с предисловием и послесловием Солженицына, изданную в Париже в 1974 году. Она меня совершенно не удовлетворила: было очевидно, что филологическая сторона проработана из рук вон плохо.
– В этой книге доказывается, если не ошибаюсь, что в основе романа «Тихий Дон» – рукопись донского писателя Федора Крюкова…
– Дело в том, что Крюков был «крепким реалистом», вроде писателя Короленко. А «Тихий Дон» – роман нового времени, эпохи модерна. Мы не знаем примеров, чтобы последователи «крепкого реализма» переходили в стан модернистов. Автор должен был быть моложе, его возраст должен совпадать с возрастом, например, поколения акмеистов: то есть около 1890 года рождения. В «Тихом Доне» прослеживается много литературных влияний, настолько много, что вопрос о «крестьянском романе» просто отпадает. Кроме Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, в нем встречаются обширные реминисценции из Блока, Андрея Белого, Ахматовой, Гумилева, Анненского, раннего Маяковского. И, что характерно, в «Тихом Доне» нет ни одной литературной реминисценции позже 1916 года. Не может человек, не имея никакого культурного прошлого, писать в стилистике литературы, современником которой он не был. Если бы это была стилизация, например, в духе Акунина, то любой читатель, обладающий минимальным знанием жизни и литературы, это сразу увидел бы.
Как я теперь понимаю, роман начал создаваться где-то около 1913 года, в 1916-м он подвергся переработке, поскольку первоначальный план подразумевал не более чем повесть о любви в среде простых казаков. В дальнейшем, на беду автора, события понеслись совершенно непредсказуемым образом. Автор начальной части романа не знал о том, что начнется первая мировая война, – я это показываю в своей книге. После первой мировой войны случилась революция, роман постоянно захватывал всё новые, новые и новые фрагменты действительности. Он так и не был завершен, поскольку автора расстреляли в январе 1920 года. Дальнейшая история – это особая история уже советского романа «Тихий Дон».
– Разговоры о том, что он не принадлежит Шолохову, начались сразу после выхода первой части романа. В 1929 году в газете «Правда» была статья на эту тему…
– Эта статья была в защиту Шолохова. Ее подписали руководители Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП), и нападки на него назвали злобной и мелкой клеветой врагов пролетариата. Невозможно себе представить, что человек, которому к началу первой мировой войны было девять лет, а в конце Гражданской войны на Дону не было и пятнадцати, может в абсолютно зримых деталях описать довоенную жизнь Дона. Нужно учесть, что, когда Шолохов еще был подростком, вся ситуация – социальная, политическая, экономическая – изменилась столь коренным образом, что практически невозможно было реконструировать прошлое по чужим воспоминаниям. Это нужно самому пережить, чтобы описать. Всем было видно: роман писал очевидец, современник событий, пусть пассивный, но участник. Отсюда возник «шолоховский вопрос». Среди людей, имеющих отношение к литературе, не было, я думаю, человека, который считал Шолохова автором романа.
– Тогда, в 1929 году, статья в «Правде» была опровержением в ответ на что-то? На слухи в писательских кругах или на какое-то печатное заявление?
– Нет, в печати сомнений в авторстве Шолохова не появлялось, но было всеобщее убеждение… Ситуация для проекта «писатель Шолохов» создалась угрожающая, и тогда появилась эта статья в «Правде», ее подписали Фадеев, Авербах, Ставский, Серафимович и Киршон. Они заявили, что знакомы с писателем Шолоховым, знают его рукописи, и все сомнения в его авторстве беспочвенны.
Рукописи эти действительно существуют, они обнаружены недавно, но из их анализа следует, что они не имеют никакого отношения ни к печатному тексту романа, ни к тому возможному черновику, который лежал в его основе. Это новодел, изготовленный весьма неквалифицированно.
Вывод моей книги: писателя Шолохова не было. Были люди, писавшие за Шолохова. И таких людей было несколько. Например, среди авторов «Донских рассказов» было не менее трех разных людей. Это был Серафимович и еще двое, мне пока неизвестных. Они плохо знали, что происходило на Дону. Для написания рассказа они брали «куски» из уже имевшейся подлинной рукописи романа. Сами придумывали какую-нибудь идиотическую фабулу и вставляли в нее эти пейзажные куски.
Это был проект ГПУ. Датировать его можно первой половиной 1923 года. Руководству этой организации еще до «угара нэпа» стало очевидно: социалистический проект рушится. Перспективы социализма были весьма зыбкими. Перспективы пролетарской культуры были еще более безотрадными, поскольку было очевидно, что «пролетарские писатели» не способны создавать полноценные литературные произведения. Наряду с ними существовали так называемые «попутчики», представители старой культурной элиты. И существовала эмиграция с ее достаточно мощным и представительным культурным слоем. Тогда в очередной раз возник вопрос «что делать?» Для реабилитации советской власти потребовалось масштабное художественное произведение. Уже было ясно: сколько пролетарского писателя ни корми, он Толстым не станет. И тогда из архивов ГПУ извлекли рукопись романа, написанную отъявленным белогвардейцем, слегка подчистили, «подкраснили» и опубликовали под именем человека безликого, до этого не имевшего отношения к литературе, с ничтожной биографией и личностью.
– Можете ли вы назвать имя подлинного автора?
– Истинный автор романа «Тихий Дон» – Вениамин Алексеевич Краснушкин. Он родился 22 августа (по новому стилю) 1890 года в станице Филоновской и был расстрелян в январе 1920 года в Ростове-на-Дону. По роду деятельности это был журналист, работавший под литературным псевдонимом Виктор Севский. Изредка он печатал и беллетристику. Основной корпус текстов, опубликованных под этим именем, – очерки, фельетоны, масса корреспонденций, то, что обычно называют «газетной каторгой». Он писал по 150–180 статей в год. И только в конце его литературной жизни он был отмечен Леонидом Андреевым и приглашен сотрудничать с редакцией петроградской газеты «Русская воля». Это было в декабре 1916 года. Так Виктор Севский оказался в Петрограде в момент Февральской революции. Затем ситуация изменилась: в апреле он вернулся на Дон, стал очевидцем возрождения донского казачества, создания войскового Донского правительства. Затем Севский занял пост главного редактора официального издания войскового правительства – газеты «Вольный Дон». В марте 1918 года распространились слухи, что Севский расстрелян: тогда в ряде петроградских и московских газет появились некрологи, из которых я получил основную информацию о его биографии. Кроме того, в архивах мне удалось отыскать его письма, естественно, рукописные. И самое главное: мне удалось установить перечень его публикаций. Выяснилось, что с 1910 по 1919 год, то есть за неполных десять лет, он опубликовал более 1200 произведений – от коротеньких заметок до весьма обширных статей и книг. В 1911 году он написал свою первую книгу, повесть «Провинциальные картинки», в 1919 году стал автором первой биографии генерала Корнилова. Кроме того, еще гимназистом он написал развлекательный роман, который напечатал в 1911 году в ростовской газете. Прежде всего нужно было обнаружить его бесчисленные публикации в провинциальных, а затем и белогвардейских газетах. Проанализировав весь корпус текстов, я пришел к выводу, что роман «Тихий Дон» принадлежит перу этого человека.
– Как вы вышли именно на это имя?
– На основании анализа текста романа я мог представить себе черты биографии автора. По стилистике – а это постсимволизм – можно предположить, что автор родился где-то около 1890 года. Это было богатое литературными талантами новое поколение русской литературы, и он к нему принадлежал. То есть первым моим шагом стало определение примерной даты рождения. Далее: было очевидно, что автор прекрасно знает казачество и всё, происходившее на Дону. Значит, это либо казак, либо человек, долго живший в тех краях. Затем, этот человек очень симпатизировал творчеству Бунина, прежде всего его стихам. Затем – глубочайшая симпатия к генералу Корнилову и точное знание его биографии. Кроме всего прочего, было очевидно, что к моменту публикации «Тихого Дона» в 1928 году автора не было в живых. На основании этих общих рассуждений я и начал искать автора. Оказалось, что все эти данные подходят к одному только человеку. Этим человеком был Виктор Севский.
– Вы говорите, что «писатель Шолохов» – пропагандистский проект. Но тогда непонятно, почему выбран роман с таким сюжетом. Ведь это роман о том, как свободолюбивое казачество поднимает восстание против большевиков.
– Но другого романа не было! Пролетарская литература не способна была создать ничего художественно значимого.
– Но можно было бы роман переделать, – например, привести главного героя к большевикам. И это работало бы на «проект», о котором вы пишете. Почему же этого не сделали?
– Было очевидно, что переделать роман нельзя. Его можно только окончательно испортить. Чтобы переделывать, нужно уметь «играть на флейте». Чудовищным везением для авторов проекта было то, что удалось найти прекрасный роман об эпохе, роман объективистского типа, описывающий происходящее «с той стороны». Григория Мелихова невозможно привести в стан большевиков – для этого нужно написать другой роман, на создание которого не нашлось способных людей. Каждый внимательный читатель «Тихого Дона» понимал, что роман антисоветский и белогвардейский.
– Известно, что, приехав в Москву, семнадцатилетний Шолохов посещал литературную студию, организованную РАПП. То есть он начал писать. Первое, что было им опубликовано, – фельетон «Испытание» в московской газете «Юношеская правда» в сентябре 1923 года. Вы считаете, что это тоже написано не им?
– Все, подписанное этой фамилией, написано не им.
– Логично предположить, что выбрать должны были человека, имеющего отношение к литературному труду, такого, который уж фельетон-то написать может?..
– Нет, выбрали как раз того, кто не имел отношения к литературному труду. С таким легче работать. У любого, кто пишет сам, есть какие-то писательские амбиции. А в данном случае нужен был человек, под именем которого можно было бы публиковать все, что угодно.
Теперь о студии. Литературная студия «Молодая гвардия» была объединением радикальных молодых коммунистов. Действительно, на двух заседаниях в ноябре 1923 года присутствовал Шолохов. При первом посещении он получил задание в качестве студийной работы написать фельетон, на следующее занятие студии он принес фельетон «Испытание». Но этот фельетон был опубликован в газете «Юношеская правда» – в дальнейшем «Московский комсомолец» – за два месяца до того, в сентябре 1923 года. Понимаете, как только мы начинаем работать с календарем, выясняется, что любая подробность, относящаяся к биографии Шолохова, подложна.
– Как вы объясняете, что выбор авторства романа пал именно на этого человека? Как это связано с тем, что он был под судом во времена продразверстки и на нем висело уголовное преступление?
– К продразверстке товарищ Шолохов не имел ровно никакого отношения. Хотя он заявлял, что был продкомиссаром, командовал продотрядом в 176 штыков. Продовольственной работой он начал заниматься после отмены продразверстки. И за взятки занижал нормы налога. Вскрылось это быстро. Был суд, ему дали два года условно. После этого он из своей родной станицы сбежал. Заняться в станице ему было нечем, своего хозяйства и навыков крестьянского труда не было. Даже в батраки он не мог пойти – ничего не умел. Он сбежал в Москву.
Еще обучаясь на двухмесячных курсах продинспекторов в Ростове в апреле-мае 1922 года, он был завербован сотрудником экономического управления ГПУ Леоном Галустовичем Мирумяном. Именно к Мирумяну он и приехал. Мирумян устроил его в домоуправление на Тверской улице счетоводом.
Мне удалось найти сведения о его счетоводческой работе. Выяснилось, что и этого он делать не умел: не мог заполнить жировку, так никогда и не научился. Между тем под его именем начали выходить фельетоны, рассказы… Нельзя же приписать роман высочайшего уровня совершенно неизвестному человеку, явившемуся ниоткуда. Вначале ему нужно было создать литературную биографию. И ему ее создали.
– Можете ли вы назвать имена «архитекторов» этого проекта? Ведь такое решение – создаем выдающегося советского писателя – принимается на высоком уровне.
– Поскольку документы этой организации все еще недоступны, мы пока что можем лишь предположить. Мне очевидно, что к этому были причастны, как минимум, три человека. Мирумян не мог быть инициатором, он просто доставил «материал». Двое других: Агранов и Ягода. Интересное совпадение: 18 сентября 1923 года Ягода стал вторым зампредом ОГПУ, то есть вошел в круг людей, его возглавлявших, а 19 сентября появился первый фельетон, подписанный фамилией Шолохов. Это была разработанная им и Аграновым акция.
В это время – в силу того, что ЦК ВКП(б) был поражен внутренней смутой – ОГПУ взяло на себя много управленческих, идеологических и прочих функций. Именно они в это время управляли страной. И – думали о будущем. А будущее представлялось им коммунистическим. К 1923 году относится и изменение культурной политики, отказ от «сменовеховства», от заигрывания с деятелями культуры в эмиграции, сочувствующими новой власти. Это был кардинальный идеологический поворот. Он подразумевал полный разрыв с эмиграцией и досоветским прошлым.
В этом и состоит интерес изучения проекта «писатель Шолохов». Шолохов – лишь внешнее проявление серьезных внутренних процессов советской истории. Возникновение самого феномена Шолохова – свидетельство смены культурного курса.
– Есть переписка Шолохова со Сталиным. Неужели Сталин стал бы переписываться с человеком, который ничего собой не представляет? Существует мнение, что Сталин присматривался к Шолохову как к возможному автору книги о его жизни. Выходит, он считал Шолохова писателем.
– В 1923 году Сталин был занят совсем другими делами. Еще был жив Ленин. Борьба с Троцким за влияние в партии для Сталина была гораздо важнее, чем всё остальное. И когда в 1929 году он занялся литературой, Шолохов-писатель уже существовал и Сталин искренне верил, что он – автор эпохального романа.
Не нужно приписывать Сталину абсолютного всезнания. Тем более в эпоху, когда он еще не контролировал ОГПУ. Репрессии в отношении Ягоды и его замов были связаны с тем, что ОГПУ взяло на себя слишком много власти. Они практически подменили собой государственный и партийный аппарат. Это предопределило, в конце концов, крах Ягоды.
История о том, что Сталин желал, чтобы его биографом стал Шолохов, – легенда, самим Шолоховым распространенная. Никаких свидетельств тому нет. Он рассказывал о себе много сказок.
– Что опубликовано было Шолоховым до «Тихого Дона»?
– Сборники «Донские рассказы» и «Лазоревые дали».
– Затем он уезжает из Москвы в свою станицу в двадцатилетнем возрасте, женится, живет там несколько лет, и в 1928 году журнал «Октябрь» начинает публиковать первую часть романа.
– Совершенно верно. На все вопросы о том, как он его писал, откуда брал документы, Шолохов отговаривался забывчивостью, которая поразила его уже в 1934 году – тогда ему впервые стали задавать эти вопросы. «Много было работы, – говорил он. – Я беседовал со многими людьми…» С кем он беседовал? Нет таких людей, с которыми он беседовал бы о дореволюционной ситуации и Гражданской войне на Дону.
Кроме одного человека. Существует письмо, направленное Шолоховым Харлампию Ермакову, казаку, который, как и герой романа Григорий Мелехов, получил четыре Георгиевских креста в первой мировой войне и во время восстания на Дону командовал повстанческой дивизией. Письмо короткое: «Мы должны с вами встретиться». Как я понимаю, встреча эта связана была с тем, что Харлампий Ермаков знал истинного автора «Тихого Дона», встречался с ним, ему-то и рассказывал о событиях, описанных затем в романе.
Роман был представлен в редакцию лишь после того, как в июне 1927 года Харлампий Ермаков был расстрелян по личному распоряжению Ягоды. К тому времени Ермаков не был участником каких бы то ни было контрреволюционных движений. Вел себя спокойно, не занимал никаких постов. Зачем нужно было наркому внутренних дел заниматься казаком из далекой станицы? В свое время он отбыл заключение, был отпущен. Повстанческих дивизий было пять. Почему же именно его избрали из всех и расстреляли в 1927 году? И как только его расстреляли, в редакцию был представлен текст романа «Тихий Дон».
– Если Виктор Севский был расстрелян в 1920 году, а Шолохов не писал сам, кто же был автором других произведений?
– «Поднятая целина» – прямой заказ Сталина написать о коллективизации. В основу романа положена рукопись казачьего литератора Константина Каргина. К «доводке» книги были привлечены уже другие, гораздо более опытные авторы, среди которых, в частности, и Борис Пильняк, замаливавший таким образом грехи за «Повесть непогашенной луны». То есть дело было поставлено «на поток».
– Но если так, значит, Сталин легко мог предположить следующее: если за Шолохова пишут роман о коллективизации, то и предыдущий роман написан не им?
– Дело в том, что осуществление проекта «роман о коллективизации» всё еще шло по линии ГПУ. Но это же не самый важный по тем временам проект, чтобы вдаваться во все детали! Хотя задание создать роман, судя по всему, исходило от самого Сталина. Ему представили роман о коллективизации, не разъясняя, как он был «изготовлен». Начальников часто обманывают…
– Получается, что после отстранения Ягоды и репрессий в ОГПУ Шолохов нового автора выбирал сам?
– Да, теперь он находил автора сам. И Мирумян, и Агранов, и Ягода были уже на том свете. Он и сам чуть было не пострадал: его одно время хотели репрессировать. Позже он выдавал это за последствия своего правдолюбия, утверждал, что его оклеветали враги. Вкратце история такова. Шолохов был в списке из четырех писателей, пользовавшихся личной поддержкой Ягоды. В этот список, кроме него, входили Николай Островский, счастливо умерший в 1936 году, Киршон, расстрелянный вслед за Ягодой, и Афиногенов, исключенный из партии, из Союза писателей и живший всё время под страхом смерти. Шолохову удалось добраться до Сталина и засвидетельствовать свою преданность. С Шолоховым уже был связан значительный период советской истории и истории советской литературы. Уже существовал и «Тихий Дон», и «Поднятая целина». Репрессировав Шолохова, от всего этого пришлось бы отказываться. Будучи человеком прагматичным, Сталин взвесил оба варианта и пришел к выводу, что выгодней Шолохова оставить.
– Известно, что он, живя в Вешенской, отказывался от встреч с писателями, искавшими с ним контакта. Если же эти встречи случались, он не проявлял себя как писатель, был, что называется, «закрыт». Это пытались объяснить высокомерием «живого классика».
– Это не высокомерие. Ему действительно нечего было сказать. Например, он встречался со Стейнбеком. Встреча состоялась без переводчика. Стейнбек не знал русского языка, Михаил Александрович, вдобавок к незнанию русского, не знал и английского. Они сидели за столом. Выпили около трех бутылок водки, расстались довольные друг другом.
– Василий Шукшин с ним встречался, как бы пытался перенять эстафету у народного писателя и нобелевского лауреата. Что из этого вышло?
– Если воспоминания достоверны, Шукшин был в ужасе. Он шел к великому писателю, а увидел перед собой обыкновенного деревенского пьяницу. Который к тому же еще и дурак. Последнее задело Шукшина, он пытался найти объяснение: был талант и исчез, сломался человек. Многие, лично знавшие Шолохова, пытались объяснить дело таким образом: талант исчерпался. Но невозможно, чтобы исчез полностью не только талант, но и писательская личность.
– Первый том вашего исследования заканчивается описанием музея Шолохова в станице Вешенской. Что же будет во втором томе?..
– Я пытаюсь реконструировать все перипетии межредакционной борьбы. За «Тихий Дон» шла драка между разными издательствами. Шолохов прикидывал, куда ему выгоднее отдать. И, судя по всему, прикинул неплохо. Он стал исключительно богатым человеком по тем временам. Еще в конце 1920-х годов «Тихий Дон» вышел в издательстве «Московский рабочий» шестью изданиями.
Путем анализа текста я показываю, что Михаил Александрович плохо разбирал почерк выданной ему авторской рукописи. Показываю, что рукопись «Тихого Дона» была написана довольно небрежным почерком по старой орфографии. И восстанавливаю то, что написано в первоначальной рукописи…
Подлинная авторская рукопись, судя по всему, уничтожена, но предварительно переписана Михаилом Шолоховым. И сейчас, анализируя печатный текст, мы можем во многих чертах восстановить – но, естественно, не полностью – саму первоначальную рукопись.
Заключать вторую книгу будет глава «Тихий Дон в 1919 году». Она посвящена тому, как уже написанный роман отразился в творчестве писателей, живших в 1919 году в Ростове. Была среди них и писательница Мариэтта Шагинян, в 1922 году издавшая повесть «Перемена», в которой обнаруживается знакомство с «Тихим Доном», изданным, как мы знаем, спустя шесть лет. Она знала, кто был автор, но молчала всю жизнь.
– Как другие исследователи творчества Шолохова в России и на Западе относятся к вашей концепции?
– Книга «Литературный котлован: проект “писатель Шолохов”» – кардинальный поворот, в ней обобщены результаты работы за 23 года. Она вышла несколько месяцев назад.
В 2003 году, сославшись на меня, эти идеи изложил мой друг литературовед Николай Журавлев в статье, опубликованной в «Новой газете». Публикация вызвала шквал негативных откликов. Откликнулись записные шолоховеды. Они, не видя обширного доказательного материала, оставшегося за рамками газетной публикации, имея перед собой лишь статью с кратким обозначением концепции, гневно на концепцию обрушились. Подобного я ждал и по выходе книги. Но произошло другое. О книге говорили на радиостанциях «Эхо Москвы» и «Голос Америки», появились рецензии в «Известиях», «Книжном обозрении», «Политическом журнале».
И – полное молчание в стане шолоховедов. Им просто нечего возразить.
Вел интервью Александр Рапопорт
В четверг, 21 ноября, в рамках Генделевских чтений Зеев Бар-Селла выступит с докладом «От фонаря: Литературный Ленинград (Зощенко, "Аристократка")». Доклад состоится в Доме русской книги «Исрадон» (ул. Агрипас 10, Иерусалим). Начало в 19:30. Убедительно просим не опаздывать.