Сегодня я думал о ветре в твоих кудрях,
о том, насколько раньше тебя я пришел в этот мир,
о вечности, куда я раньше тебя уйду.
О пулях, нашедших не меня на войне,
А моих однополчан,
которые были лучше, чем я,
потому что не продолжили жизнь, а я жил,
о том, как ты стоишь летом голая перед плитой,
и о том, как, прищурясь, пытаешься дочитать страницу
при последних лучах уходящего дня.
Смотри: мы получили больше, чем жизнь.
А теперь надо взвесить все, все оценить в тяжких снах
и натравить нашу хищную память на то,
что есть «настоящее время».
Опять тоска моя и томленье,
когда на чужие смотрю освещенные окна:
кто?.. – некто... что? – стоит... где? –
Перед зеркалом... Или
уже снегопад состоялся внутри, в спальне,
посторонний король лег по королевскому
праву на женщину,
что могла и должна
быть моей.
Белая моя негритянка!
С Абиссинской улицы,
с фальцетом дерзкого пацана,
не успевшим сломаться.
С нею, в горячей ванне.
А из соседнего переулка доносит
обрывки диспута
на религиозную тему.
Мы бывали вместе
в моем времени, в твоем пространстве.
Ты представляла место, а я – время.
Покой, тишина и тигрица – уживались
в твоем теле, покуда
то в цветах, то в шелках, то в белом,
то припав и отпрянув,
неслись мимо нас времена этого года.
Всем в себе человеческим мы поступились
ради тигриного права
на безмятежность, вечность, но и на готовность
в любую минуту полыхнуть и сгореть без остатка,
как сухие травы горят на исходе лета.
Я делил с тобой дни. Ночи.
Мы переглядывались с косыми дождями.
Мы не видели снов.
Сны нас не посещали. Мы не были «точно сновидцы».
Покой и тишина ночевали в нашем безумье.
В моем времени. В твоем пространстве.
Все это не иначе как сновиденье,
а тебе – сновидения в эти ночи
возвещают конец нашего романа.
Как возвещает множество чаек
о близости берегов.
На их войне, четыре года, отрешив
себя от гнева и любви к врагам, отстранясь,
мгновенья безмятежности души отец
копил для нерожденного меня.
Мгновений горсть. Под бомбами, в песке
кровавом горсть собрал, ее сберег
и с нею рядом сохранялся в вещмешке
отцовой мамы каменный пирог.
Он складывал в глаза завалы тел –
пускай его глазами я взгляну –
он возлюбить, запомнить их хотел,
чтоб я не лег, как неопознанный мертвец,
он трупами набил глаза. Ошибся мой отец:
я шел на каждую свою войну.
Они ампутировали, отъяли
бедра твои от чресел моих.
Со мною они
всегда полевые хирурги.
Они расчленили нас, разобрали
на тебя и меня. Инженеры.
Жаль. Мы были удачным изобретением любви
мы были любовной конструкцией:
биплан из мужчины и женщины,
с крыльями и со всем прочим:
немного взлетали,
немного летали.
В четверг, 21 ноября, в рамках Генделевских чтений Зеев Бар-Селла выступит с докладом «От фонаря: Литературный Ленинград (Зощенко, "Аристократка")». Доклад состоится в Доме русской книги «Исрадон» (ул. Агрипас 10, Иерусалим). Начало в 19:30. Убедительно просим не опаздывать.