СРЕЗАННЫЕ ПОЛОВЫЕ ОРГАНЫ
РАСТЕНИЙ
Осенью 1982 года я видел, как край бронетанкового полка (от силы в километре от горки, на которую я залез из любопытства), как край соседнего батальона, где-то полуротой, даже не попал, а подлез под удар собственной артиллерии. Тридцать шесть человек. В основном резервисты. Двенадцать убитых, и трое скончались в больницах Израиля позднее. Что и еще – кого – нашей медкоманде пришлось рассматривать в воронках среднего калибра через двадцать минут – дело понятное, и не о том речь.
Мгновенно оглохнув и получив хороший резиновый тык взрывной волной (почему-то наиболее ощутимо по лицу), я не лег мгновенно, как мои опытные однополчане, чьи инстинкты были приспособлены к войне (когда лупят по своим, как, впрочем, и по чужим). От обалдения я остался стоять во вдруг образовавшихся черных ветерках с загогулинами, подтанцовывая на землетрясении. Испугаться я попросту не успел за все четыре залпа, и ноги тряслись отдельно от высшей нервной деятельности. И не от зрелища. Редкой, скажу, красоты. Звук сняли настолько основательно, что я не слышал буханья крови в ушах – тишина была абсолютна, отчего цвета и выпуклость, изображения в стоячих глазах превышали норму видения, как открытое окно – очки из фанеры. Некто невидимый (и ощутимый), которому небо по пояс, топтался по особнякам предместья, как (наверное) я по вершинке, но домики, как грибы-дымовики, без хруста выдавали облака дыма и пыли под каблуками. (Потом, убегая к собиравшему нас по тревоге командиру группы прикрытия, я таки не удержался и кинул взгляд: изрыл и вскопал я ботинками щебень и грунт в своем масштабе – старательно. За пару минут.) Поразительно плотные клубы дыма всходили на ножках с непрозрачным, но плотным отрывом бесцветного пламени – а зеленые и желтые огни, и особенно – неправдоподобно густо-красные огни острых разрывов были такой интенсивности, как будто выключили свет, при полном-то свете едва-едва померкнувшего, словно переведенного на режим люминесцентности – солнца.
Потом густо пошла пыль, остро ударил в глаза, сразу заслезившиеся, песок, я отвернулся, принялся чихать, и сразу врубили звук, ровно на излете последнего залпа – грохот.
Факт присутствия красоты в бесчеловечном мире – гармонии – в мире, не рассчитанном на зрителя, – является для меня если не пятым доказательством бытия Господня, то по крайней мере, чуть колеблет мой, такой простительный, антропоцентризм.
(Кстати, недавно я прочитал у одного головоногого, что «восхищение» – тоже проявление «комплекса неполноценности»...)
Гармония в каком-то смысле объективна. Боюсь, что знание и технологии – это просто методы приближения к гармониям, не более того.
Красота и гармония (так же как уродства и хаос) ничего не теряют и не приобретают, тем более от свидетельств. Особливо –- ежели свидетелю застят глаза страх, песок, пыль, предрассудки. И правильное инстинктивное желание лечь и окопаться. (Так куются сверхчеловеки. Сам факт существования которых тоже природе по барабану.)
В принципе, это наше личное дело – увидеть ли красоту красивого, уродство уродливого, смертоносность смертельного. Понять (увидеть) – занятие персональное.
Но я – об антропоцентризме. Верней, о той его форме, которую я бы описал как свойство человека в оценках объективного – исходить из предрассудков, что все в мире устроено для человека, все во имя человека и для блага человека. В узком, конкретном случае – под человеком понимается он сам или группа его семьи, односельчане, соплеменники и вообще такие же милые, культурные и начитанные люди. Что хаос и гармония – это его, человека, личное дело, и, в зависимости от его произвола, они так не только называются, но и таковыми являются. А кто не согласен – иди гуляй.
В идеале такой способ суждения о мире сводится к узкопрофессиональному представлению пожарника о разнице между скрипкой и контрабасом: контрабас дольше горит.
В широком смысле слова такой способ суждения о мире приводит к объективизации собственных (цеховых, гильдийных, национальных) предрассудков и распространению их на мир вплоть до явлений природы. А также истории и натурфилософии.
Чтоб сэкономить слова и объемы, сразу же определюсь: антропоморфизм (т. е. «перенесение присущих человеку свойств и особенностей на внешние силы природы, наделение богов чертами человека») гибелен для современного человека, а особенно, как известно, для «еврейского человека».
Кому, как не нам, «жестоковыйным», понять изречение гоя Ксенофана (VI в. до н.э.), что «если бы быки могли создавать себе богов, то они изобразили бы их в виде быков...». И сделать выводы. А уж наш-то Бог явно сделан по нашему образу и подобию. Не правда ли? По образу и подобию еврейского человека?.. А? Громче! Ответа не слышу. Чуть громче, пожалуйста, а то уши заложило! У меня, забывшего лечь и наблюдающего, разинув еще не заслезившиеся глаза, в километре от пригорка, на котором стою, золотые грибы взрывов дивной гармонии и мощи. Едва не накрывшего нас с вами фейерверка. С головой накрывшего, с головой не услышавшего слова «атас». Пока еще глаза не слезятся и целы – от дробленой щебенки.
У нас – все свое, построенное, верней – увиденное и понятое по принципам антропо-, верней еврееморфизма. Над нами и именно на нас идет наш еврейский дождик, наш еврейский Бог организует нам наши катастрофы европейского еврейства, мы воюем с нашими еврейскими арабами и заключаем наш еврейский мир с нашими еврейскими арабскими соседями... Так мы живем в «объективном» мире... И в мире материальном, мире «материи – объективной реальности, данной нам Господом Богом в ощущении» (Е. Лец). И в мире – объективной истории!
«О, все – не так! О! оказывается: все – не так!» – закричите вы, отскочив от телевизора. Есть – есть (оказывается!) объективный, не еврейский мир! Живущий по законам себя. А не по нашим законам. Не по законам того, чего нам хочется. Например: нам хочется земляники, а чеченцам хочется, чтоб зеленое знамя ислама реяло над Грозным. Например: нам хочется жить в Израиле, а палестинцам наоборот. И т. д. И т. п. И над нами идет (оказывается?) всеобщий гойский дождик; и не наш Евбог, а европейская цивилизация, исходя из логики своего развития, организовала нам Катастрофу; и не мы, оказывается, люди (антропусы) в этом мире... И не еврейским соседям мы, оказывается, уступаем Голаны. Надо же, как интересно, не правда ли?
Или – мы быки и пасем своего бога с бычьей головой? В нашей истории такое тоже было. Впрочем, в нашей истории много чего было. Кроме, пожалуй, догадливости, что мир устроен после райских каникул не совсем так, как нам бы хотелось. И кроме ослепительной (объективной с точки зрения танцующего на пригорке ООН общественного американского мнения) перспективы с выпуклым донельзя изображением – артиллерия бьет по своим. Правда – это очень красиво. Говоря объективно.
Одним из базисных тезисов христианской философии (теологии) является аргумент Нового Завета, т. е. конца еврейской истории как истории богоизбранного народа. Богоизбранным народом после Иисусова откровения становятся отсель и присно христиане.
С точки зрения христианского мира мы – недоразумение, реликт, нонсенс. Точка зрения ислама на евреев в целом, и израильтян в частности – прикладно – нам известна детально (м. п. исламом она стройно и отчетливо теологически обоснована, кроме шуток).
Теперь нам известна точка зрения нашего правительства: в согласии с настоящим состоянием христианского миропорядка вписать Израиль в новый Ближний Восток. Исламский, между прочим. Объективно говоря. И в, объективно говоря, – красивый пейзаж. Особенно для тех, кто забыл лечь при автоартобстреле, утеряв на фиг – инстинкты.
Есть красота и гармония стихий – Бури, войны, истории. Объективно – есть. И конечно, лучше любоваться этой гармонией из окон фамильного замка, будучи бессмертным или перелистывая страницы – утеплив себя, окружив комфортом, «обезопасив». И лучше всего не чужими глазами, а своими и широко открытыми. Правда, что-то есть и в личном присутствии в эпицентре, но, во-первых, это переживание – на любителя, во-вторых, от обалдения, а в-третьих, при утрате инстинктов.
Гораздо хуже, когда нам пытаются навязать не наши представления о гармонии и мире. Не нашей гармонии, да и вообще не гармонии. И не нашем мире.
Но еще хуже, и даже опаснее, когда мы с этим соглашаемся. И речь идет не об антропоморфизме (чтоб все как у людей), а об смертельно опасном для нас политическом конформизме, в результате чего нас пасут чужие быки.
Нам нет места в идеальном христианском мире, нет места в мире практического ислама. Дело в том, что наша история не совпадает с историей человечества, и она, наша история, даже не выпадает из нее, уходя в песок, как история Древнего Египта, или не выпадает с балкона, как история инков. Наша история попадает под историю человечества. И мы сами – считая себя нормальными людьми – предаемся антропоморфии. Но мы, выпавшие в свое время из географии, так свешиваемся из географии Ближнего Востока, что вот-вот... Простым историческим пинком новой истории. Нового Ближнего Востока в прикладной идеалистике Ш. Переса. Нас губит антропоморфизм – нам кажется, что мы нормальные приватно люди – нормальны для человечества, вот мы и представляем себе все нормальное человечество нами. Что не мы – как они, а они – как мы.
Часто цитируемая до полной стертости мысль Жаботинского о том, что, чтобы стать нормальным государством, мы должны иметь собственных проституток и преступников, предполагает все же, что мы должны иметь проституток и преступников как у людей, а не танцы каирского живота и не чеченских абреков... И что наказывать мы их будем, не отрубая локти и не сажая на кол. Мы должны быть общечеловеческими людьми только в смысле нормального государства, а нормальным наше государство должно быть в смысле защиты нас от ненормального (а не идеального) мира. Потому что Израиль не может перестать быть жидом Ближнего Востока и мира. И вместе с появлением такого желания перестать он просто перестанет существовать физически. Рассуждая объективно.
Потому что гармония мира включает войну, со всеми ее подлинными и мнимыми красотами и подлинными ужасами. Потому что наш антропоморфизм, вернее – еврееморфизм заходит так далеко, что мы считаем еврейской даже погоду («потепление политического климата»).
Потому что у нас нет никаких общечеловеческих ценностей, кроме общенациональных.
И никаких общечеловеческих обоснований нашей государственности – если считать общечеловечеством человечество Ближнего Востока, нового Ближнего Востока, или Востока вообще.
Строго говоря, цветы – это половые органы растений. (Не нравится – не смотрите.)
Я предлагаю к Обелиску мира от имени нашего израильского народа со столицей в Иерусалиме положить срезанный пук половых органов растений.
...который «мир» – включает в себя и представление о войне...
...который «Иерусалим» абсолютно представляется человечеству в той или иной степени – Эль-Кудсом...
...которое «человечество» представляется себе таким, каким оно представляется себе. А не нам.
Окна (Тель-Авив). 1996. 25-31 января. С. 18.