РУССКИЙ РЕМОНТ
Не я обратился к истокам. Истоки моей, сложенной умными руками Йосиных наемников сложной водопроводно-канализационной системы истекли на терпеливых Асисов и мишпахат Бурлеску. Причем в основном распоясалась стихия стоков. Причем очень, и это несмотря на то, что я старался обходиться у друзей и особенно у знакомых! А стоки – все равно. И не молоком, и не медом. Все пять этажей – как промокашку. Хотя хляби и скапливались. На втором этаже вообще по пояс темпераментной бабушке в кресле на колесиках. Ниагарки на лестничных пролетах. Аглая, уходя навсегда, порекомендовала ватика Костика: все, что он ни делал с ней, говорит, золотые руки! А заведется, говорит, не знает удержу, не говоря об устатке.
Костик пришел с другом наперевес. Можно, говорит, Андрюша здесь на столе отлежится, пока вновь не станет чувствительным к влаге и запахам? Конечно, отвечаю, он мне совсем не мешает, пусть поплавает на столе, у меня как, раз, говорю ему, сегодня творческий застой. Стол мне совершенно ни к чему. Сегодня я гребу на диване. Лопатой из-под денег.
Сели мы с Костиком на диван, он золотую руку за борт, я – ноги, сидим, в бурливом истоке побалтываем.
– Сколько, – вкрадчиво спрашиваю, – возьмете за подвиг по обузданию стихий? (Это я, наученный жизнью с Муамаром, Саддамом и Ясиром и еще одним кафельщиком из предыдущего тома «Ремонт-1», – сперва спрашиваю: сколько возьмете? А потом спрашиваю: а сделаете ли? вообще?)
Сделаем, сказал Андрюха с соседнего форта, мимо которого крейсеровала канонерка. Он читал мои мысли. Мысли же мои были «В мире интересного» и в «Загадках вселенной»:
1) Где взять денег на отвод вод и самоликвидацию протеста снизу масс соседей?
2) Сколько денег, где взять?
3) Как потом тихо и с достоинством уйти из этого мира, напевая «за меня ребята отдадут долги»?.. И чтоб не поймали даже в Лоде, где никого не ловят.
Четвертая мысль была боковой и походила на думу и чаянье: «За что?!!» Но эта мысль из ряда «кто виноват?», «что делать?» и «на х... надо?» была незаконнорожденной и на трон сознания не претендовала. Я решил завещать ей квартиру.
– Сделаем, командир, – сказал Андрюха, оглядываясь, начиная различать цвета.
– С-с-с...
– Не надо!!! – дернулся я. – Только не это!!
– С-с-сухо. В горле пересохло, командир. А? Я с-с-сбегаю.
– Ты сплавай, – скомандовал Костик – золотые руки.
Мы обмывали начало ирригации, сидя на дебаркадере, мокрые людишки снизу пытались было добраться до нас со своими жалобами, прошениями и претензиями, но их смывало. Водная феерия длилась, пока у меня не иссякли деньги, которые я взял на отвод вод и самоликвидацию протеста и билет в Акапулько уан вэй тикет без возврата. Потом Костик с Андрюхой представили на выбор сметы перспективных планов.
Дорогой план реконструкции:
Поймать плавающие бутылки, сдать и на вырученные деньги расширить дырку в полу. И немедленно выпить: все стечет, все изменится.
Очень дорогой план реконструкции:
Выложить квартиру каррарским мрамором (шаиш); и открыть грязелечебницу лимитед (Ltd). Наркологическую.
Антисионистский план:
Всем уехать в Акапулько. Или прямо – уплыть.
План «Барбаросса-ахат-штаим»:
Пусть все будет как есть, потому что и так хорошо, только укачивает. Соседи вызвали полицию. Мы пригрозили открыть кингстоны, спев «Варяг» и «Кореец» (хорошая, между прочим, парочка). Утром следующей недели кончились заначки, пресная вода и солонина. Сбежали крысы с корабля. Ушли тараканы. Костик ушел. Андрюха. Я остался на палубе. Размышления мои имели узкометафизическую направленность: откуда берутся стоки в условиях полной и продолжительной диеты. По ночам я, крадучись, сплывал в мир людей. Меня чурались.
Не помню, кто их привел. Один был крупен и хорош собой, зато другой был, наоборот, интеллигентен. Они сказали, сколько это будет стоить, ошибившись не более чем вдвое. Я поймал их, как выяснилось, на слове-кремень.
Они сказали, сколько это будет продолжаться, ошибившись не более чем вдвое. Они поймали меня на честном слове-молчание-золото.
Они сказали, во что мне это обойдется, ошибившись вдвое: я поседел и справа и слева, моя новая жена, появившаяся к этому времени, ушла, но не вернулась, удар меня хватил, но одноразовый и с одной стороны всего.
Они сказали, что ремонт мансарды с видом на небеса арабской застройки времен британского мандата Палестины в Израиле будет мне стоить той еще жизни. Они не ошиблись вдвое.
Когда они подняли балаты пола, мы прямо упали. На соседей этажом ниже, тихих Асисов. Это не было учтено сметой. Я не уныл, а занял у Асисов деньги на ремонт их потолка.
Когда они попытались подштукатурить стену недоверия между мной и соседней вечерней школой для взрослых религиозных девочек с небольшими физическими недостатками и умственной отсталостью в легкой и среднетяжелой форме – умственные девочки сразу легко получили доступ к нашим телам. Они интересовались, почему дяди такие чумазые, кто такой Дема и почему я молюсь по книжке с картинками. Я объяснил, что дяди такие чумазые, потому что они получили высшее техническое образование – в городе, скажем, Алмааты, а не как каблан Йоси – от папы, скопившего базовый капиталец на контрабанде фалафеля, и поэтому дяди проводят реконструкцию в масштабах меня, а не всего государства Израиль, как это делает каблан Йоси. Я объяснил (смышленые попались девицы, не в пример правительственным деятелям со среднетяжелыми отклонениями), что дяди такие чумазые, потому что они многое могут и еще больше умеют, опять же не в пример. Я объяснил, что Дема – он юный сочинитель стихов и поэтому таков на вид. Дебилки спросили, а что сочинил Дема. Я попросил Дему почитать девушкам вслух. Он ушел в пролом, раздалось мерное пение. Пролом мы быстро замуровали. Дема, о, Дема! Если ты меня слышишь, отзовись, мой верный и единственный ученик! На прощание я подарил, швырнул широким жестом в затягивающийся пролом к пожилым младшеклассницам книгу с картинками, по которой я молился. «Кама эта сутра?» – раздался девичий щебет, и все затихло. Я повесил на гладкую стену портрет-аллегорию поэта Демы и люблю на него смотреть.
Когда мои мастера провели в мою мансарду свет разума, я наконец огляделся и выкинул из Дома своего бытия собрание сочинений классиков, с которыми я был не согласен и чье мнение меня совершенно не интересовало в принципе.
Оказалось, что меня совершенно не интересовало в принципе на фиг мнение: об обустройстве России некоего Александра Исаича, об этносе и биосфере Земли некоего Льва Н. Гумилева, об кого считать евреем? – могучей мыслеработы рабби из Крыжополя. Когда же к отвалу полупустых пород добавились плоды умственных процессов еще и мудоидов сигнона Кастанеды, Рериха и других монтесум – жить стало просторнее. Последним лег Фукуяма.
Собственно, последнюю точку в ремонте поставили мои мастера, починив систему слива. Я понял основной принцип бытия: хуже всего тем, кто внизу. Но поскольку стены были уже побелены, мебель расставлена, окна смотрели закат Европы, Азии, Сев. и Ю. Америки – я высунулся из слухового окна моей мансарды и всем посочувствовал. Несколько раз!
И тогда я сел посреди своего великолепия и пригорюнился.
И подумалось мне, что почему бы моим мастерам, пару-другую лет тому как приехавшим из города... м... м... допустим, Алма-Ата, почему бы моим мастерам... м...м... допустим, Сильному Неме и Интеллигентному Игорю, закапанным известкой с ног до хорошо соображающих голов, не попробовать подремонтировать мединат Исраэль. Заняться стоками, отстойниками. Построить пару-другую стен от дебилок. Обустроить слив. Поставить, бехайяй, дверь! Зону озеленения ввести наконец в зеленую черту? Чтоб сидела там и не рыпалась. Почему бы реставратору-краснодеревцу Диме, реставрирующему мои руины (изумительный, к слову, мастер), не реставрировать несколько твердых принципов существования нашего государства? А? Что-нибудь из антикварного сионизма, предполагающего, что израильтяне должны жить у себя в Израиле, а палестинцы наоборот. Т.е. не жить у себя в Израиле. Я, конечно, допускаю, что Костик, руки его золотые, и Андрюшенька вкупе со мною могут вполне комфортабельно, отбив вкус к запахам и хлябям нашего бытия, плавать, выпивать и закусывать на диванчике, когда нас сбросят в море. В каждую освободившуюся бутылку запихнув послание в ООН неприличного содержания – SOS. Мне это даже нравится – русскоязычные литераторы любят стихийные бедствия системы «Гевалт!». И все-таки, может, пригласить мастеров?
Есть у Димы подмастерье, мальчик Витя. Схватчивый такой юноша осьмнадцати лет. Из хорошей, судя по выговору, московской семьи, папа которой семьи, тоже, между прочим, с верхним образованием, промышляет в Израиле извозом.
Так этот шустрый и очень трудолюбивый мальчонка, между прочим, должен где-то жить. Он не пропадет, он себя прокормит, и в качестве негра в Сан-Франциско, и в качестве румынского рабочего в Москве, и в качестве турка в Мюнхене. Но мне бы хотелось, чтобы Витя прокармливал себя в Израиле в г. Иерусалиме.
Может-таки пригласим, скинувшись сообща на плевенькую политическую партию всего какой-то 1/8 населения страны? И эта русская партия заодно поддержит (парадоксально, но не смешно) вотируемое решение российского парламента «О невозможности передачи Израилем Голан Сирии»? Может-таки пригласим сильного Нему, интеллигентного Игоря, изумительного Диму и юного и трудолюбивого Витю (с папой) сделать ремонт в нашем (нашем! Нашем, нашем, а не «их», черт побери) государстве?! Нормальный такой, русский – ремонт?
...Видел вчера огорченных Костика с Андрюшей. Они возвратились из Акапулько. Житья, крикнули они мне, нет в Акапулько русскому человеку! Акапулькцы, кричат в мансарду, ужасные антисемиты. У них, кричат, все для своих, говорят...
Я кивнул. В небе кружил очередной самолет с репатриантами из СНГ, высматривая территорию для посадки, по возможности – мягкой. Летчик выяснял, какой деятель перечеркнул зеленым посадочную полосу.
