ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
ЭЛЕГИЯ
Я к вам вернусь
еще бы только свет
стоял всю ночь
и на реке
кричала
в одеждах праздничных
– ну а меня все нет –
какая-нибудь память одичало
и чтоб
к водам пустынного причала
сошли друзья моих веселых лет
я к вам вернусь
и он напрасно вертит
нанизанные бусины
– все врут –
предчувствиям не верьте
– серебряный –
я выскользну из рук
и обернусь
и грохнет сердца стук от юности и от бессмертья
я к вам вернусь
от тишины оторван
своей
от тишины и забытья
и белой памяти для поцелуя я
подставлю горло:
шепчете мне вздор вы!
и лица обратят ко мне друзья
чудовища
из завизжавшей прорвы.
ЗАТМЕНИЕ ЛУНЫ
Я
сочинитель стихов и поэт
за что ответил
я знаменит – затменью луны
был живой свидетель
в Иерусалиме жил
повтори
бес мой прелестный
я
собеседником был Анри
он
бывал в Поднебесной.
Дева Белые Бельма прижалась лбом
шепчет не то мне
чтобы – бес мой – я был любим
того
не помню
но
истинно
сочетанья планет
благоволили:
жил
сочинитель стихов и поэт
в Иерусалиме.
– В ночь затмения где она луна?
– А луна затменна.
Черен разинутый зев трубы
дуды военной.
– Ну пускай луна как жизнь была
а
слепая дева?
– А была
и нету...
И тьма втекла
и
затвердела.
– Где он град
о бес мой
где Иерусалим?
где
скажи на милость!
тьма – предмет пародии – мало лун
и одна – затмилась
и не видно кто был и стал убит
там
внутри мундира
на войне которой конечно быть
по исходу мира.
Бес
да девка
да
над головой
дыра в тверди
свистом в дудку давай подуй
сквозняком предсердий
свисти бесовка в пустой висок
дура слепая
видь
в костяных бойницах песок
пересыпая
видь
изменчивый вид
в ночь затмения
а давно пора ведь:
то хетты пройдут то луна пролетит
в медяной оправе
темный свой по небу свет лия
черный то есть
чему
случился свидетель я
о чем
и повесть.
ОДА НА ВЗЯТИЕ ТИРА И СИДОНА
Отхлыньте каменные воды
от ледяных брегов реки
где бывшие сидят народы
посмертно свесив языки
чудь весь и жмудь и рось – этруски
на ложе Каменной Тунгуски
Аккад под ледниковым льдом!
дивись как дым масличной рощи
пламена жирные полощет
и где он Тир и где Сидон!
Свисти в железные свирели!
дудите в скотские рога!
достигли люди Ариэля
твердынь смущенного врага:
Сидон! о где гордыня Тира?
в согласии с устройством мира
и мы и эти состоим:
из фосфора души и меда
железа и одной свободы
какой недосыта двоим.
Не потому ль на подвиг ратный
нас честь подвигнула и спесь
что есть война – не мир обратный
но мир в котором все как есть
и будет дале и доколе
внутри нас труп желает воли
из тела выкинуть побег
немногим раньше чем бывало
в долины лунные Ливана
себя отпустит человек.
Когда же тень утру склонится
шатнувшись прежде чем упасть
непевчая как ангел птица
откроет и закроет пасть
и распахнет ночные очи
и два крыла по следу ночи
по следу теплому войны
и выдох – черный облак пара
из уст просыплется шофара
и ляжет подле тишины.
Тогда на горбе дромадера
– и вид его невыносим –
и вылетит заря – химера
приплясывая на рыси
на холме пепельном верблюда
переломив хребет Джаблута
в бурнусе белом мертвеца
разбросив рукава пустые
по каменной летит пустыне
с дырою розовой лица.
И вся она хамсина стая
и по тому что тишина
вязь трещин черно-золотая
по скорлупе нанесена
и вся она – хамсина стая
и за спиной ее летая
оттягивает косы визг
назад до кости обнаженной
дабы – открывшись – лик тяжелый
под теменем ее провис.
«СТОЙ! ТЫ ПОХОЖ НА СИРИЙЦА»
Сириец
внутри красен темен и сыр
потроха голубы – видно – кость бела
он был жив
пока наши не взяли Тир
и сириец стал мертв
– инш'алла –
отношенья цветов – я считаю – верны
он
там
а здесь и напротив – напротив ты
и за то любили мы с ним войны
простоту
что вкусы у нас просты
и еще люблю я дела свои
обсуждать лишь с собой
и люблю как звенит
луч на хо́рах сосновых и запах хвои
в полдень
в тридцать два года
лицом в зенит.
ПРОСТЫЕ ВОЕННЫЕ ОКТАВЫ
М. В.
Рассвет начнется там где был закат
к рассвета собственному удивленью
лежат солдаты а туман поверх солдат
и часовой в тумане по колени
его и зачерпнул – он сладковат
и липнет к пальцам – пальцы пахнут тленьем –
оберегающий сладчайший сон войны
брезгливо вытер пальцы о штаны.
Холодный дым еще живой воды
течет и в жилах рыбы и – снаружи –
стоят темно́ты как стоячие пруды
живородящей средиземной лужи
что след наш будет известняк в том нет беды
вот бедных варваров следам придется хуже –
их убивай – а все икра и гниль
и портит стиль колониальный стиль.
Спроси (пока дремотный кровоток
пересыпается в артериа каротис
и жизнь одна и век не короток
и жизнь длинна да только сон короток)
спроси у собственной своей души сынок
с чего ее бессмертную воротит:
война сынок – а ни шиша
не откликается бессмертная душа.
В душе искания подобны ловле вши
залезшей под счастливую сорочку
чего там шарить в темноте – и те гроши
что наскребешь пропьются в одиночку
я верил бы в бессмертие души
да две метафоры перегружают строчку
и то едва перенесла строка
что Божьим небом полнится рука.
И в Божье небо отошел туман
и любопытный и как я неспящий
увидит вспученные туши басурман
они действительно безглазы и смердящи
их кошки шевелят – они из ран
что-то такое розовое тащат
что крутанись в руке моей праща
метнул бы в них обломок кирпича.
БАЛЛАДА МОСТА ЧЕРЕЗ РЕКУ ЛИТАНИ
Мыши
ночной полет
не касается темных вод
какие – смотри выше – перелетает
и мы
не будем касаться тьмы
под
и
над
мостом через Литани
мы
это какие вслед
разваливающемуся полету ищем в воздухе след
а на щеке
брызга
плевка тишины
пены с гребня волны
может кому и звука волны
а по мне
визга
и хоть огнь что горит в нас блед
но какой-никакой
а – свет
и гнилушки поярче будет и вкруг мотыльки толкутся
и зря
с этого белого света
зги
во тьму разглядеть не моги
там ни любви ни войны
с которой можно еще вернуться
зато
ад под нами
поэтому веря в треск
кожистых крыл над нами
кто же идет на писк
инстинкта – из – под мышки – ада боимся ада!
и снимаем звук ужас чтобы унять
подобно
ты отдуваешь прядь
дабы не застить взгляда
и
мы
по-арамейски четко не будем касаться тьмы
наше дело
охрана моста через реку Литани
струенья
темных и черных вод
и текущих если
то наоборот
как если б рождение предваряло исход летальный.
МАЛОЕ ЗАВЕЩАНИЕ
Лунки взора когда переполню
я
через край
все чего уже не запомню
серебра
– хоть оно на что мне –
со щеки моей
не стирай
о! оставь
с нетяжелым сердцем
здесь
на земле ничьей
терн и щебень
и – как вглядеться –
красный кант одежд иноверца
теребит не отмыв ручей
и немирных этих селений
дым
оставь небесам
а как сад горит в отдаленьи
поступив
как тебе велели
до конца
досматривай сам.
