Михаил Генделев

«…СМЕРТЬ ТОМУ НАЗАД»

«...Культура – это дом. Тоже своего рода архитектура. И дом этот нация строит – для себя. Как среду обитания своего национального духа. Строит из того, что есть под руками. И что у соседей прибрать можно. И что гости принесут. Все, что понравится, – идет в дело. Даже какую заморскую вещицу иной раз поставят – для украшения.

Ежели хозяин радушен да дружелюбен, то дом его открыт: приходите, смотрите, любуйтесь. Может, вам чего понравится – у себя так сделаете... Хотите пожить у нас – пожалуйста, можете оставаться...(если место есть...).

Все стерпит радушный хозяин. Пока гость не заявит права на владение...»

Это – год с небольшим назад – писал Виктор Богуславский (1941-1991), публицист, архитектор, общественный деятель, бывший зэк, отмотавший срок по ленинградскому делу (1972-1975), житель и строитель Баркана.

И ровно год назад – я писал ему некролог¹. После «мгновенной, как хлопок, смерти»...

И эти вышеприведенные строки из последней, для журнала «22», неоконченной статьи цитировал проф. Воронель на вечере 20 декабря 1992 года, посвященной годовщине смерти их автора, Виктора Богуславского, моего собеседника и друга...

И – сотрапезника отнюдь не невинных наших застолий; и – то соперника по публицистическим позициям, то насмешливого, хотя всегда подчеркнуто корректного оппонента; любителя и понимателя поэзии, которому я в 77-м году посвятил один из вариантов поэмы «Вечернее пьянство в Хайфе».

Виктор бывал блестящим. Когда того хотел, конечно.

Вне всякого сомнения, это была одна из самых примечательных личностей алии 70-х.

Прежде всего биография. В Эрец-Исраэль Богуславский приехал практически из лагеря... Рассказывают, сел он, чуть ли не посадив сам себя. Когда преследовали ленинградскую сионистскую группу, Виктор, отнюдь не главная, хотя и «наработавшая, по мнению гэбухи, кое-какой компромат» фигура, Виктор – нет чтоб затаиться, отлежаться, пока сыр-бор поуляжется, – нет! – он сознательно «светился»...

По его персональному кодексу чести негоже было оставаться на воле, когда крупно сажают «товарищей по оружию». Он нарывался и нарвался: сел.

Как он вел себя на следствии в лагере – на вечере его памяти говорили подельники. Хорошо говорили. (Вообще в маленьком зале на улице Фруг в Тель-Авиве много было бывших политзэков.) Лассаль Каминский рассказывал о Викторе периода ленинградского следственного изолятора. Послушаешь – веселым и легким мушкетером был молодой Богуславский...

Богуславского образца 77–го года я уже лично знал. <...>

Я входил в дома, и вхожу в дома, которые он проектировал и строил (пол-Баркана по крайней мере!). У меня есть его графические работы. Откровенно говоря, мне никогда не нравился Виктор – художник-график – за лишний, декларированный романтизм, что ли... Несколько схематический, что ли... Но мне всегда нравился этот романтизм в его речах, в его поступках и его публицистике. Нравился его стиль,и нравится сегодня его стиль.

Год назад в обществе Рафы Нудельмана, главного редактора «22», Лары Герштейн, певицы, и московского писателя Юрия Карабчиевского мы, друзья Виктора, неслись в Шомрон на его похороны... И странное ощущение – удивительное по яркости – посетило меня тогда, и не только меня, но и нас всех! При подъезде к Баркану! Мы приехали в гости к Вите! Сейчас, вот сейчас – подрулим к дому, и в дверях осветится ломкая, отчетливо-элегантная фигура хозяина... И сядем за стол, и выпьем, исцелимся в незлобном, конечно, споре... Как раньше, как всегда...

Ох, в этом году мне пришлось писать еще один некролог – Юрию Карабчиевскому. В Москве. И с тем же ощущением – невероятности отсутствия человека в этом человеческом мире.

Виктор был очень веселым человеком, нарядным человеком. Это верно сказал профессор Марк Азбель на вечере памяти Богуславского: мол, слишком мрачный тон был взят выступающими на вечере – Виктору бы не понравилось. Ему бы не понравилось...

Лет пять тому назад он довольно долго шутливо досаждал мне: как же так? ты всем (он подчеркивал, смотря поверх тяжелой оправы очков), всем! – написал по иронической эпитафии. А мне?! Я не выдержал осады и сочинил:

Барканской легкой ночью мы в некотором подпитии довольно долго обсуждали мифический проект – какой бы дом он построил мне. Башенку на цыпочках, при въезде в Иерусалим...

Вечер его памяти был окольцован песнями. Вначале пел его друг, Гриша Люксембург («Вот и закончился путь...»)... В конце пела Инна Хнох... Так они пели и для него, и ему... Ничего особенного, как ни в чем не бывало...

Довольно часто я ловлю себя на мысли: время – иллюзия, выдумка людей, его – этого времени – соучастников. Время – это всего лишь и не 6ольше, чем – история. А вот география – она объективна, она реальна. Мы существуем в пространстве – земля Израиля, земля Шомрона...

Но, как бы то ни было, в нашем времени, в наших сошедших внутри географии Израиля поколениях алии 70-х жил и живет талантливый и точный человек. Светлая ему память.

Умер Виктор Богуславский. В одночасье, как резкий хлопок в ладоши, – умер. Посидел с друзьями, чуток выпил, поспорил, вернулся домой, лег и – вот.

Умер один из самых ярких людей алии семидесятых. Человек парадоксального, отчетливого и независимого образа мыслей, человек дела и труда – страстный, веселый, красивый.

Его биография точна и последовательна, судьба плотна событиями, устойчива и жестка – судьба архитектора, очень профессионального, очень гибкого и активного, спроектировавшего и отстроившего без малого половину еврейского поселенческого Шомрона. Его дом и могила его – в Баркане, высоко над самарийским пейзажем. Он любил Израиль и строил его. Он сам, вытянутый как струнка, руки в карманах курточки, насмешливый, по-европейски, а на самом деле по-петербуржски изысканный и по-зэковски неюркий – умеющий, а это в крови – держать спину, он сам был частью нашего пейзажа – природно-каменистого и человеческого.

Виктор Богуславский сел по ленинградскому самолетному делу. Вел себя на следствии и в лагере безукоризненно. Так всегда вел он себя с противниками. Иронично, холодно. И безукоризненно. Основным его качеством было – самостоятельное, личное, этически отчетливое обоснование поступка и жеста: качество благородства и великодушия.

Он умер молодым, как жил, и действовал, и поступал. Умер в пятьдесят лет молодой смертью.

Он был азартным полемистом, публицистика его всегда носила незатертый оттиск его личности, только его опыта, автограф его персональной судьбы.

Он был пристрастен. Его пристрастности было на что опираться – она опиралась на честь, ум и страсть!

Виктор Богуславский был одним из основателей нашего журнала, постоянным членом редколлегии, нашим постоянным автором. Спасибо ему. За то, что он был нашим другом. Таким мы его любили. И любим.

Могила его в Баркане.

Нагорье.

Высоко, под самым небом Израиля.

Он так хотел.

Журнал «22»