Михаил Генделев

Нечто вроде отчета

Второй день или, точнее, вечер симпозиума ИЛК «Контакт или конфликт?» о проблемах русскоязычной литературы в Израиле разительно отличался от первого дня слушания докладов («Нечто вроде отчета», «Время» от 3.03.92)... Казалось бы – и докладчики были не менее авторитетны, и темы заявленных проблем освещались не менее резко и отчетливо. Изменился тон. Тон изложения, тон подачи материала, тон полемики. Как справедливо заметил на исходе симпозиума, уже за «круглым столом», когда участники собрания резюмировали свои и чужие высказывания, А. Носик: «Если бы доклад А. Этермана (открывший второй день слушаний) был прочитан первым в первый день – с костями бы съели б Этермана в соусе Карабчиевского...»

А действительно, что сказал А. Этерман в своем кратком, в рамках семиминутного регламента, докладе-заявлении? Всего-то навсего что нет у нас никакой литературы, потому что нет соответственной иерархии русскоязычной общины страны, то есть не сложилось «русское» общество» Израиля в соответствующую социальную пирамиду, на ярусах которой найдется место русскоязычному писателю и соответственно русскоязычной культуре. Все это, присовокупив несколько сопутствующих положений, произнес Этерман голосом ласковым, с тихой блуждающей улыбкой в лицо аудитории, значительную часть которой составляли эти отсутствующие в мире физическом литераторы.

Кажется, тут, в этом месте и выкрикнул с места из-за колонны – хулиганствующий (2 книги за плечами) лирический тридцатисемилетний поэт Володя Тарасов (начавший писать – не публиковаться, а именно писать – на Святой Земле): «Смотрите на меня! Меня – нет!!!»

И все-таки стиль слалома симпозиума изменился. На некоторые, наиболее пикантные тезисы – зал (а он был набит битком, как и в первый день слушаний) уже не отвечал тяжелым гудом, глаза лично или группово задетых гуманитариев не наливались зеленым, желтым и багровым. Аудитория пообтерлась, страсти поутихли, атмосфера разрядилась, дискуссия приобрела более деловой характер. Со своим вторым в рамках симпозиума докладом (первый – «Поэтика русскоязычной прозы» – в первый день симпозиума представлялся одним из самых впечатляющих и глубоких) выступила д-р Е. Толстая: «Русская и русскоязычная литература России». Толстая дала краткое описание генезиса того явления, которое нынешние «паломники» – русские националисты – называют «русскоязычной литературой», противопоставляя ей соответственно подлинную «почвенническую, кондовую, расейскую»...

Затем выступили два специалиста по, так сказать, высшей мозговой деятельности – психолог и психиатр (и оба, кстати, поэты... бывает же такая игра природы!..) И. Розовский («Русскоязычная литература как способ психологической защиты») и А. Добрович («Некоторые аспекты психологического противостояния литераторов алии-70 и алии-90»).

Розовский полагает, что само представление о существовании русскоязычной литературы не более чем некая психологическая компенсация, самооправдание существования литераторов алии-70, и, соответственно, сам феномен литературы – иллюзия, данная нам в ощущениях. То есть – тексты есть, но сами они – ощущения...

А. Добрович не пошел дальше. Предположив, что обе литературы существуют (но обе они – русские), Добрович детализировал социопсихологические установки двух волн алии, не без остроумия продемонстрировал поляризацию их позиций и – с обезоруживающей искренностью – объяснил свое, персональное сочувствие установке писателей алии-90. Во-первых, потому, что эта волна писателей прибыла (куда прибыла – опустим) из более свободного демократического общества, и, таким образом, она, эта группа, более демократична и толерантна, а во-вторых, потому, что «в ожесточенном споре неправ тот, кто умнее». С чем можно согласиться...

Д-р М. Вайскопф проследил генезис и метаморфозы образа еврея в традиции русской, советской и сегодняшней, русскоязычной, литературы. Как и все, что высказывалось Михаилом Вайскопфом, – это было аргументировано с должной основательностью и подано кратко, афористично и весомо. К сожалению всех присутствующих, и тема и разработка не умещались в трещащий по швам регламент.

Далее докладывал я – «Литература субкультуры и язык». Михаил Генделев, притворяясь объективным, попытался логически и исторически доказать независимость некоторых форм современной литературы от национального языка. Для этого ему понадобилось определить русскоязычную литературу как литературу субкультуры русскоязычной общины, а не культуры коренной (ивритской), указать на отсутствие в ней еврейских корней (что отличает ее от израильской культуры в целом) и присутствие в ней русско-советских корней, что свидетельствует о параллельном, независимом от ивритской культуры характере этого израильского феномена. Генделев был умеренно резок и употреблял много иностранных слов. Выслушан он был довольно доброжелательно. Однако, как показала дальнейшая полемика, понят был не очень чтобы... В заключение поэт Михаил Генделев призвал присутствующих не поощрять в своих творческих порывах галутных тенденций и не превращать русскоязычную литературу в литературу русской культурной диаспоры.

С чрезвычайным подъемом был встречен аудиторией И. Зунделевич. В своем докладе-эссе он попробовал дать ответ на вопрос, почему гигантская сефардская алия не развела в Израиле плантаций арабоязычной журналистики и арабоязычной литературы, почему «22» не выходит по-мароккански... А потому (по Зунделевичу), что весь творческий пыл сефардской алии пошел на создание музыкально-песенно-кассетной культуры «Таханы мерказит», что исторично и объективно: сидя на дромадере, книжку Достоевского не прочтешь, а напевать можно запросто...

Следствием положений Зунделевича было предложение Ларисы Герштейн продавать творчество поэта Верника в кассетах с авторским напеванием под крики «Баал ха-баит хиштагеа!» («Хозяин лавки спятил!»). Ажиотаж вокруг тезисов И. Зунделевича был велик, предложения встречены аудиторией чрезвычайно доброжелательно.

А вот доклад Марка Галесника «Сионизм как источник трагического конфликта в драматургии» почему-то сопровождался смехом, смешками и смешочками, хотя ничего юмористического ни в теме, ни в интерпретации Галесником современного сионизма и внешне- и внутриполитического положения Израиля – предложенных в качестве поводов к созданию подлинно античной трагедии – не было! Не было ничего смешного. Галесник обнаружил в сионизме все необходимые атрибуты трагедии: конфликт, рок, пафос, хор, катарсис. Много смеялись.

С заключительным словом по итогам симпозиума выступал проф. В. Орел. Он отделил сиюминутные плевела от немногих академических зерен, отметил общий доброжелательный настрой симпозиума, пожурил писателей Ю. Карабчиевского и Е. Игнатову, не желая никого обидеть лично, отметил сообщения Е. Штайнера о провинциализме русскоязычной культурной ситуации, заметил, что русскоязычная литература Израиля является в той же мере израильской, в какой узбекская литература СССР – советской, и поблагодарил за внимание. Но несколько преждевременно, потому что после перерыва разгорелась довольно неяркая полемика. На «круглом столе» симпозиума всем докладчикам (а докладов за два дня симпозиума прочтено 21!) было дано по 3 минуты, а голосам из публики – по одной. И публика высказалась. Например, в лице юного поэта Д. Кудрявцева, предложившего рассматривать русскоязычную литературу Израиля как нормальный следующий этап развития литературы Израиля: поколение Бренера, поколение Шленского, поколение Пена, поколение Бен-Амоца, поколение Й. Волах, поколение Генделева и, соответственно, – поколение Д. Кудрявцева... Интересная мысль...

Говорили хорошо и дельно. Все присутствующие сошлись на том, что темы симпозиума еще требуют серьезного разговора... На том и закончился 1-й симпозиум по русскоязычной литературе Израиля. Свои же персональные соображения по поводу итогов симпозиума я надеюсь высказать в отдельной статье. А материалы симпозиума будут опубликованы в «22».

Следующее собрание ИЛК – 8 марта! В гостях у Иерусалимского литературного клуба – израильский женский журнал «Портрет». Собрание состоится в зале «Фишер», Мишкенот Шаананим, возле мельницы Монтефиори, в 20 часов. Вход свободный.