О литературе

ДИАЛОГ ПОВЕРХ ГОЛОВ

 

 

Сколько себя помню – а я себя помню до смешного неплохо, даже – отлично, причем более четверти века помню себя израильтянином и тем самым помню себя израильтянином половину своей утомительной, но нескучной жизни профессионального литератора... Так вот, сколько я себя помню, сторожил – волшебное словосочетание «диалог культур», как мантра открывала и сопровождала каждую совместную посиделку культуртрегеров и любителей поговорить на культурненькую тему. На обоих языках. Которая мантра должна была вести нас, бдеющих, нас, рьяно осуществляющих доброе и нужное, ритуальное, по сути, действо – акт братания носителей разных, то бишь ровно двух культурных традиций, – ввести нас в экстаз едва не совокупления с последующим немедленным ожиданием мощного потомства.

Полезного и добродетельного.

Причем модель оргазма, по любовному согласию сторон, должна была смотреться прямо гомерически: свадьба духа, венчание разумов.

Могучая русская культура в лице мощных ее носителей сверхчувственно упадает на каменистую, но родную нам всем, древнюю, но несколько скудноватую (потому уже заранее заботливо вспаханную) почву. Упадает и припадает. С немедленно следующим оплодотворением. Ну, хорошо – ну, ладно, чего там! – хоть унавоживаньем.

Сколько себя помню – биомеханика этого процесса, акта казалась участникам культурных бдений столь очевидной, что обсуждались только, так сказать, технические детали: как, когда, сколько раз и с каким удовольствием. И куда приходить сдавать семя разумного, доброго, вечного.

Время от времени, правда, возникали тишком, конечно, и другие – вовсе не «политикал коррект», вовсе уж и неприличные предложения: например, прививать побеги методом мичуринского искусственного прислюнения в поцелуе вне прямого целевого контакта или опылением, уж больно осеменители выглядели вздорно и непрезентабельно. И допускать их к лону – заведующим лона – откровенно не хотелось. Душа не лежала, патриотизм бунтовал.

Были, были, чего уж там – были и выкрики из зала отдельных темных извращенцев, так сказать, с мест. Прививка, мол, русской культуры спасибо, уже, Барух Ашем уже – состоялась. Пушкин, рукою Шленского (этой Арины Родионовны израильской литературы) уже укачал дитятю-литературу подмандатной Палестины – Константина Симонова, Твардовского и «Волоколамское шоссе» ударно и по-социалистически все выучили наизусть и даже переписали в тетрадки для прописи, так что обойдемся без экстаза. А Евтушенко будем любить факультативно, по факту приглашения на нес-кафе.

Но эти несанкционированные стыдливым начальством выкрики с мест зашикивались в приличном обществе бдящих и камлающих автохтонов. И крикунов на собрании членов Общества Взаимного Восхищения приглашать перестали. На диалоги культур. На обсуждения ослепительной перспективы диалога культур. На говорение – громко, вслух, с последней прямотой, в чистый воздух родины, в эфир, в атмосферу, в небеса израилевы.

С алией 70-х в Израиль из СССР репатриировали (то есть удрали из великой совкультуры) в том числе и писатели. В том числе и блестящие писатели – с амбициями, с творческими, простите, планами и вполне с функционально функционирующими талантами. С именами. С именами, способными украсить любую литературу и любую многотомную антологию.

Перечислить? Полно, устану ж перечислять: Волохонский, Милославский, Гиршович, Шмуклер, Розинер...

К алие 90-х их в Израиле уже не было. Успех на местах, на исторической родине они имели столь оглушительный, что я даже знаю одного-двух коренных израильтян из тех, что обожают вести диалоги о диалогах культур, которые с запинкой знают, правда понаслышке, их имена. Но никогда не произносят.

Где они, эти писатели? Знамо где. В эмиграции. Некоторые, отдельные – уже в гробе.

А тем временем, тем же самым историческим временем в Израиле отлично самоорганизовался и отлично самосуществует союз русскоязычных писателей Израиля.

Много сотен пишущих по-русски, и изрядно иногда пишущих, но никаких волохонских среди них нет. Кончились. «Отлично же существует» в том неприятном смысле, что существует он отлично от литературы Израиля, автономно существует, сам по себе. Как и сама по себе сложилась феноменальная, с точки зрения вообще истории культуры, данность – феномен русскоязычной литературы Израиля. Тоже, знаете ли, с нерядовыми именами и с именными трудами в области критики, эссеистики, беллетристики и поэзии...

Спросите меня, ну спросите – оказало ли какое-то влияние феноменальная русскоязычная литература Израиля 70-90-х годов на литературу или культуру Израиля 70-90-х годов, и я вам отвечу! Уже ответил.

Оказала ли современная литература Израиля хоть какое-то сколь-нибудь отчетливое, читаемое влияние на русскоязычную литературу Израиля? Я вам уже ответил.

Я даже знаю нескольких израильтян, знающих наши имена.

Если с алией 70-х репатриировались писатели, то с алией 90-х репатриировались не только голые писатели, но и читатели. Книги многих местных русских писателей Израиля на русском же языке выходили и выходят в еврейской стране тиражами вполне соизмеримыми с московскими. И – раскупаются. Худо, но бедно. Замечает их народокнижный наш, коренной наш, жестоковыйный наш, наш Израиль? Я уже ответил.

Фокус в том, что эта литература – русскоязычная литература Израиля – оказалась (простенько так, так сказать, в количественном смысле, в смысле исполнителей и потребителей) самодостаточной. Но не в смысле, конечно, гонораров, грантов, премий, стипендий и прочих поощрений за профессиональную деятельность. Зато теперь их имена, имена израильских писателей, пишущих на русском языке, различимы на прилавках русских столиц, вплоть до русской глубинки.

Конечно, в Израиле на иврит переводится русская литература, и не только Достоевский и Булгаков («Мастер и Маргарита» на иврите была многолетним хитом продаж), но и Пелевин, Сорокин, Аксенов.

В России выходят и пользуются серьезным успехом сочинения современных израильских писателей. Таким образом, диалог между русской литературой и культурой Израиля, конечно, состоялся – имеет место (как имеет место диалог между русской и нидерландской литературой). Но диалог идет без нашего, пожалуй, кроме как посреднического, переводческого участия. Что ж – горе побежденным!

За бортом обсуждения остались несколько нелегких вопросов и нелегких ответов.

Почему это произошло? Почему декларативно долгожданная Израилем русская культурная экспансия ушла в говорения о пользе диалога культур, ушла в свисток, не имея никоего эффекта, кроме удовольствия от говорения?

Во-первых, все культурные влияния на Израиль, осуществлявшиеся до въезда алии 70-х и 90-х, предполагали не только позу повышенного подобострастия (въезжавших) по отношению к объекту их предполагаемого влияния, но и поощрения со стороны въехавших, позы повышенного, но строгого и пафосного опекунства – со стороны администраторов опекающей культуры. Другими словами, серьезное культурное влияние во всех, в том числе и в негативных смыслах, оказали количественное и интеллигентно скудные, а самое главное – аутсайдерские, по сути, культурные группы. Например, алия из Северной Африки, серьезно левантизировавшая израильскую (европейски до того ориентированную) культурную традицию.

«Русскую» алию с ее огромным образовательным цензом, привитым имперским культурным самоощущением и почти религиозным приматом литературы, никак нельзя было посчитать культурно-аутсайдерской. Хотя бы потому, что она себя таковой считать категорически отказалась. И в литературе своей не перешла на иврит. Культурная самоидентификация, таким образом, оказалась существенней идеологической, пусть даже – сионистской патриотической.

И во-вторых. Культурная политика, верней, реализованная в грустной административной практике политика израильского истеблишмента с его архаичной, допотопной моделью «плавильного котла», может, и соответствовала кое-как скудной идеолого-культурной ситуации 50-70-х годов, но никоим образом не соответствовала модусу современных культурных взаимодействий. Который модус естественнейшим образом тяготел и, пожалуй, уже оформился к иной модели – равноправных мультикультурных взаимодействий.

Что начальство, поощряющее посиделки, посвященные диалогам о диалогах культур, услышать отказалось по причинам занятости и, строго говоря, по собственному бескультурью. Ибо, будучи занято политикой, понимало тогдашнее начальство культуру как идеологический вольерчик, административно отведенный: с целью обеспечения хобби чайникам интеллигентского происхождения.

А что касается пользы диалога о диалоге, то я почти уже ответил.

На полях этого сочинения – самой датой и маршрутом.

 

Первая неделя месяца хешван, года 5765.

Иерусалим-Москва-Москва-Иерусалим. Москва.

 

 


+(972) (Иерусалим-Петербург). 2004. Ноябрь.

 

 

Система Orphus