О литературе

«СИПУР ИШИ, КРИК ДУШИ»,
ИЛИ «КАК ДЕЛАТЬ СТИХИ»

 

 

16 лет тому назад некий легкомысленный человек с высшим медицинским образованием и красавицей женой прибыл в маленький Израиль из большого города на Неве, где уже нажил узкую известность в еще более узких оппозиционных кругах отнюдь не как начинающий эскулап, но сочинитель (как жеманно выразились бы спустя десятилетие) эксклюзивной поэзии гумилевского пошиба, отчетливой брюсовской выделки, а также глубины, пафоса, безвкусицы и накала страстей необычайных. Очень тихий такой, саркастический поэт...

Ну, в общем, хватит дурака валять. Приехал я 16 лет назад. По приезде все мне понравилось в Израиле. Любезность полиции, на второй день арестовавшей меня, взявшей с поличным, праздно сидящего на солнышке на приступочке ульпана Бат-Галим. Я твердо знал одну местную фразу: «Ани гара бе Бат-Галим» – и повторял ее на все лады, пока меня транспортировали в участок... А взяли меня, как я теперь понимаю, за выражение лица вздорное и за паршивенькую, якобы «мавританскую» бороденку леншвеевского производства, внушающую подозрение в принадлежности к ООП (я понимаю, видали мы таких! А через пару лет и сам бы арестовал бы подобного бы хлюста... И он бы во всем признался). Грузинский еврей величиной с дверь, с аксельбантами и в темных фирменных очках, попросил меня сказать что-нибудь по-русски. Я сказал. «Откуда приехал, земляк?» – сказал он (как мне тогда казалось, минимум полицмейстер. Столь авторитетными я тогда грезил именно средних израильских полицмейстеров). «Из Ленинграда», – ответствовал я. «Там был, – сказал раздумчиво сержант. Потом твердо и быстро выговорил: – А тебя – не видел!..»

Меня свезли, предъявили у ворот ульпана супруге моей (уж никак не палестинской внешности) и даровали свободу. А в следующий раз меня арестовали при входе в сомнительную киношку еще через три дня...

Разглядев меня, под конвоем вылезающего из джипа, тот же сержант вяло махнул огромной рукой...

Вот какие бдительные были времена! И никакой ведь интифады.

О, то были благословенные времена!

Русская секция Федерации писателей насчитывала душ 30, причем при приеме в ряды требовали предъявить членский билет ССП и собрание изданных «Молодой гвардией» томов...

Еще вручались первые премии председателям этой секции. Гремели имена Свирского и Севелы, Розинера и Зиника! В моду, мужественно покачиваясь, входил (внутри себя нежный) Милославский...

А Израиль Шамир еще не ходил в лучшайших друзьях палестинского народа (за полным отсутствием этого народа).

А вышеперечисленный Милославский редактировал ликудовскую газету, соблюдал кашрут и по выходным носил кипу.

Приезжал из Парижа сам Галич и с чувством пел на гитаре песню с рефреном: «...И за это вам тада раба».

Одна критикесса (живет нынче в Ист-Сайде) находила описание Иерусалима Булгаковым – исполненным глубокого реализма.

В первой изданной (в Израиле! в Израиле! – в СССР я, понятное дело, не публиковался, куда мне), так вот, в первой изданной книге Генделева «Въезд в Иерусалим» (стихи) обнаружились 192 опечатки. Причем название поэмы «Баллада о разбитом бокале» существовало в трех напечатанных версиях:

«Баллада о разбитом бакале»

«Баллада о разбитом стокане»

и то же, но «...стакане»...

О, благословенные времена, когда слово Бог писалось без замены «о» на дефис, а слово хер с заменой гласной на три точки, а не наоборот.

О, благословенные времена, когда молодые писатели М. Каганская, Э. Люксембург, Я. Цигельман учились ходить первыми шагами в литературу.

А Зеев Бар-Селла и Михаил Вайскопф студенчествовали.

А журнал был один – «Сион», и газета практически тоже одна – «Наша страна», причем газета и журнал обоюдного качества. О, благословенные времена, когда на иерусалимских кухнях обсуждались достоинства творческих изысков Б. Ахмадулиной и В. Катаева, а в Тивериаде смотрителем озера работал без вести тогда пропавший Анри Волохонский... Ныне классик.

О, времена: Лев Меламид писал авангардистскую прозу, Нина Воронель – стихи, Эдуард Кузнецов сидел в российской тюрьме, а Лара Герштейн уже пела «Хевейну шалом алейхем». О, то были благословенные времена!

Темпераментно читывали с эстрад молодой Камянов и юная Лия Владимирова, Леонид Иоффе и Владимир Глозман! Только что прибыл харьковский якобинец Верник, и ладанка с портретом Чичибабина плясала на его груди. Конкурировали публицистические звезды: звезда Наталья Рубинштейн и звезда Дора Штурман...

А Неве-Яаков вообще был литературным кварталом – плюнуть некуда... «Там жили поэты, и каждый встречал...» Были времена, были... Да сплыли.

Что это я предался воспаленному ностальгированию? А то я предался ностальгированию, что именно тогда, полтора десятка лет тому назад, некоторые из нас, молодых репатриантов беллетристических склонностей, озадачились кое-какими соображениями о невечности, оспоримости, о некоторой, скажем так, не всеобъемли... лю... щи... ну... ну, в общем: не тотальности Великой русской литературы, как пространства нашего – пишущих по-русски в Израиле – существования, как системы ценностей и приоритетов, обязательных к воплощению каждым отдельно взятым писателем и Писателем в целом. А также об инструктивной необходимости всегда и при всех обстоятельствах быть самим собой, Русским Писателем.

Потому что мир, который нас окружал, кое в чем отличался от ландшафта литературы русской и традиционными методами был неописуем, и вообще Израиль в чем-то не напоминал Якиманку или даже Кисловодск...

Потому что, приехав в Израиль, мы уже через каких-то пару-другую лет заметили, что уже уехали из Санкт-Петербурга и все дальше отъезжаем, отъезжаем, отъезжаем... И пейзаж другой, и остановка объявляет иной голос, с иными, не столь металлическими интонациями. И почему-то на другом языке. Мы заметили, что небеса над нами – иерусалимские, камни под нами – иудейские, соседи наши – левантийские, а сами мы уже не с Лиговки.

...Так ли по-прежнему дороги нашему сердцу Эренбург и Светлов? Самойлов и Тарковский? Сегодня – когда на дворе стоит 1978 год?.. И столь ли безусловные авторитеты для нас сегодня, в уже почти 1993 году, – Татьяна, скажем, Толстая или, кому что нравится, Дмитрий Александрович, скажем, Пригов?.. Это, если глядя из Иерусалима...

Может, займемся своими делами, э? Ну, был я в Ленинграде. Себя не видел.

...Да, чуть не забыл, стихи надо писать так: досмотрел «Актуальность», врубил кондиционер, сел к компьютеру и затянул публицистическую статью «Когда я на почте служил ямщиком»...

  

 


Окна (Тель-Авив). 1992. 11 декабря. С. 10.

 

 

Система Orphus