Михаил Генделев

Я очень не люблю получать письма. Терпеть не могу. Спускаясь за газетами и нехитрой снедью холостяцкого моего завтрака на двоих (ну, максимум – на троих), я, как вижу артефакты в почтовом ящике, перестаю насвистывать хабанеру. Не свистится. Хорошо, если там реклама инвалидных каталок «Эверест» или повестка в суд. Хуже, если там банковская распечатка свесилась, как обложенный язык меня – потенциального висельника. Но облом – коль там письма. Родных, близких и так себе я выдрессировал: писем мне не слать. И не отвечу обязательно (а отвечу – то через газету, мало не покажется), и обидно оскорблю.

Так что ежели письмо – знамо, от читателя. А ежели пухлое, так и от читателя, который еще и писательница – это когда меня сначала сравнивают с Хемингуэем, а потом с Окуджавой, а потом предлагаются. Чтоб оценил роман-эпопею, либ-ретро холодной работы или стихотворения с понтом в прозе (1 кг).

Ежели письмо диетических пропорций – это исповедь. Про Сохнут или Вадика, который не оценил. И что делать, если нет с кем поделиться сокровенным. А я есть, ибо тонок, или тонк, как написала Гюзель из Ашдода, и внутри у меня хрупкая конституция.

«Гюзель, пользуюсь случаем внести коррективы. Внутри у меня печень порядка кило – кило двести. Слово “Засранетс” пишется не так, а с маленькой буквы, потому что это, по всей видимости, фамилия. Да, я холост и с удовольствием. Вадик не вернется. К сотрудничеству не готов! Целую. Ваш М. С. Генделев-Хермонский».

Тонкое письмо (страниц 10-12) – письмо обличительное системы «НМ» («Не могу молчать!»). «Уважаемый Э. К-в из схар-диры с видом на Лонг-Айленд. Не можешь молчать? Крепись. Крепиться надо так. С утра прочел мою статью – скажем себе вслух: “Я, Э. К-в, прошел всю войну в Проливе. Еще в Кинешме. Был контужен. Неужели я не могу терпеть? Не тужась?” Эту психотерапевтическую процедуру повторяй каждые новости недели до следующего четверга. Увидишь, как быстро вредная привычка станет достоянием истории болезни. Всё как рукой снимет и даже, и особенно, – рукой снимет. М. п. – руки надо держать на одеяле не только во время сна, но и в годину бодрствования, и на заре своих дней, и на склоне ваших лет. Это я вам как врач говорю. Что же касаемо “разжигания вами, адон Генделев, национальной розни”, то рознь бывает межнациональная, приблизительно в том смысле, как сало (которое “русское едят”) бывает не русское, а свиное. Крепись, Э. К.! С приветом. Миша». Вообще же, отвечать на иеремиады следует в не сжатые сроки, в силу их – плачей и обличений – эпичности и глобальности моих пороков. «Как же вы не понимаете, что затравленное положение олимки не повод для иронии плотно упакованного ватика-пошляка», – пишет гражданка София Г. из Кирьят-Гата. «Софа, я легко узнал себя в вашем реалистическом описании меня. Вот я тут спросил у своего сердца: “Как? Как?! Как!? Как я не понимаю же?” Я ужаснулся и легко раскинул мозгами. Вы знаете, я вас полюбил с первого прочтения, эту вашу бескомпромиссность, и подумалось мне вот что: от судеб защиты нет! – подумалось мне. Я прошу вашей, Софа, руки. Пришлите мне ее. Ваш Мишенька Г.». Или: гражданка С. З. З-ая из Рамат-Авива, заслуженная вы учительница общественных наук, педагог со стажем. Да, я «употребляю слово “трахаться” в прямом, а не в переносном смысле». Да, это «оставляет почву для превратных истолкований». Да, меня «читает неоперившаяся молодежь и даже школьники-подростки» (в чем я сильно сомневаюсь. – М. Г.). Но хотелось знать бы мне, ув. засл. педагог, как употребить слово «трахаться» в переносном смысле?! Говорим трахаться, а подразумеваем?.. Вот именно. Что же до «похабных слов и выражений там, где должны говорить тонкость (далась же им всем моя тонкость! – М. Г.) и лиризм», то я вам завидую: дожить до седин и сохранить такую чуткость долженствований? Теперь у меня целых три идеала: Дюймовочка, Ассоль и заслуженная педагог. Возьму пример. С вас. Как говорится, хоть шерсти клок. И там, где надо произнести зад(ница), я буду, как Пушкин в академическом десятитомнике, ставить ж..а и назову этот обычай вашим славным именем и фамилией, г-жа З...ая из Рамат-Авива.

Но самое страшное – это письма, содержащие от 2 до 10 (!) вопросов профессионального (исходя из названия рубрики – «Мемуары бывшего бабника») и целевого свойства.

Сразу оговорюсь: я не знаю, «надо ли рассказать мужу о эпизоде с Геной, все-таки муж перестал проявлять беспокойство по поводу “нашей дружбы”»... Да я ума не приложу, Алиса из Кирьят-Ольги! Вообще говоря, я полагаю, что чем муж меньше знает, тем как-то спокойней мне, но, может, он это любит? Опять-таки я ума не приложу, «носит ли беспокойство» вашей Ксантиппы (кошки, как следует – я надеюсь – из контекста), когда вы «“делаете любовь” с Геной и (или) супругом, сексуальный характер»? Я не спец в сексопатологии бестий, дорогая моя Алиса, но домашние животные, кажется, не любят резких движений.

Не знаю, подписавшая письмо «студентка Бар-Илана», «обязательно ли после первых ночей неистовства наступают дни охлаждения или это только в моем (ее. – М. Г.) случае?» Не знаю. Забыл. В неистовство я впадаю только при появлении в доме кредиторов, но они уже тоже на это не реагируют.

Не знаю, г-н (на удивление много писем от мужчин) М. Г. (? – М. Г.) из Нацрат-Илита, физиолог, «влияют ли Ваши многочисленные романчики на Ваше творчество?» Не пробовал.

Не знаю, что «думают ваши собственные дети о ваших оголениях перед аудиторией?» Одна не читает по-русски, вторая в завьюженном Санкт-Петербурге горе мыкает. Так что, Л. Р. из Кирона, – не знаю. Вот беда-то какая.

Не знаю, уважаемая Лариса Ф., могу ли я «при всей циничности» полюбить вновь девушку или женщину. Пришлите фото девушки или женщины. Не знаю, «важен ли интеллект и старомодная культура чувств», хрен его знает, глубокопочтенная Дина из Иерусалима. Спросите у Джулии. Теперь запускаем серию «Да».

Да, г-н Л-в из Тель-Авива. Да.

Да, г-жа Туристка из Майкопа Лиля, «я сильный и безжалостный самец». Что же до того, что мне «это аукнется» и «найдет (моя) коса на камень», то камень в дом попрошу не вносить. Внесите в редакцию! Спросите Самца.

Да, г-н Юркан, чью фамилию вы просили напечатать полностью, ибо вам, по Вашему убеждению, не в чем себя упрекнуть. Печатаю фамилию полностью.

Да, девочки-сестры Д. и К. из Иерусалима. Я изменял жене. А вот «правда ли, что все мужики только об Этом (орфография корреспонденток) и думают», так это – нет.

«Да, да, нет, да» – так я бы выстроил систему ответов на письмо Л. Щ. из Санкт–Петербурга (всего задано 9 вопросов, 1 – непечатный, 2 нескромных, 2 – хамских. Отвечаю на 2, 3, 4 и 9-й вопросы).

Да, я не краснею, почитывая А. Миллера (вероятно, имеется в виду все же Генри, т. е. Г. Миллер, ибо Артур был вполне травояден. – М. Г.), «Цветок персика», «Еще» и «этого придурка Лимонова». Во–первых, я вообще не краснею. Во–вторых, я все это, кроме «Еще» – какое такое «Еще»? – прочел в детстве и совершенно не расстроился, ибо знал, чем люди занимаются, из первоисточников.

Да, я «не испытываю почтения к целомудренному укладу советского быта». Я испытываю почтение к родителям.

Нет, я не боюсь, что мне будет оказана сомнительная честь обструкции со стороны женщин, которые «дарили... свою любовь и уважение...»

Да, вы можете считать меня «половым графоманом»...

Да, отвечаю я на письмо читательницы Т. Т. из предместья X. (между прочим, отлично написанное письмо, изрядного слога и остроумия. Даже процитирую: «Вы не наивны и, конечно, не доверяете покровительственно похлопывающим вас по плечу ценителям всего, что напечатано. Публика не дура, она хамка. И заглазно говорит много и дурно, в том числе и о Вас и Вашей жизни. (...) Как бы вы не переписывали ее». ...М-да. Говорю я).

Да, отвечаю я на 2-томное письмо-вопросник (от 15 и 17 мая) от некого «полового расиста», 21 года от роду. Цитирую: «Можете считать меня кретином, но...» Никаких «но». Не пишите мне писем, мой «половой расист». Они омерзительны.

Нет, отвечаю я на письмо гражданки Р. С. из Нетании, нет и еще раз нет. Я видал очень красивых старух. Окруженных поклонением экстраординарных личностей, поклонением, вполне соответствующим их манерам королев, старух умных, ироничных и благородных в каждом жесте и слове. Нет и еще раз нет, гверет Р. С! Целую руку и кланяюсь. М. Генделев.

Нет, тов. Коган. Я не козел, тем более не похотливый. Я распоясаться не могу – ношу подтяжки. Что же касается такта, то слово «ссучиваться» пишется с мягким знаком после «тэ». На вопрос, «что делать?», на который я не знаю ответа, но – искренне советую не попадаться (что делать?) мне на глаза. Дам в рыло.

Нет, дорогая Наталья, не побеспокоили. Напишите, если хотите, мне еще одно письмо. Я рад, что вы пару раз улыбнулись и (...)! Правда. Безусловно, «жизнь не дарит». Знаете, я один раз написал (извините за автоцитацию): «А все-таки жизнь длинна, лемуры мои, и так длинна, что к середине ее забываешь и речь о чем»...

Нет, я не педераст. Ошибочка вышла, г-н К. Р. из Баки. Ну и что, что вы «нас за версту чуете»? Что же касается аргумента «носить деньги в дом, не коситься на голож... (о, госпожа заслуженный педагог!) ...ых проституток и иметь жену каждую ночь, тогда и семья будет, как из бетона», то это напоминает мне стихи Бориса Леонидовича Пастернака «Быть знаменитым некрасиво». Теперь, К. Р., вы знамениты.

Ну что ж, мой читатель. Ваши рукописи не горят, я проверял. Даже если их полить спирта пламенем. Но я горю, пылаю, нормативной страстью пылаю – ибо счастлив: мы поменялись местами – писатель почитывает, читатель пописывает. Молодец. Хвалю за обратную связь с моим черным ящиком. Почтовым. Недавно, буквально на днях, я получил письмо, в котором меня спрашивали (прилагался довольно сложный вопросник-опросник) о качестве проведенного летом 1979 года в Зихрон-Яакове семинара «Проблемы абсорбции творческой интеллигенции из СССР в Израиле». Предлагали высказать свои замечания и пожелания. Согласитесь, все это носит в 1994 г. несколько академический интерес, не правда ль? Как вы считаете, читатель?.. Как, впрочем, и проблематика моих «Мемуаров бывшего бабника»...