Михаил Генделев

Наталья Юхнёва 

РУССКИЕ ЕВРЕИ В РОССИИ И ИЗРАИЛЕ

 

Что такое «русские евреи»? Существует ли такая общность, субэтническая группа, община – будь то в России, Израиле или где-либо еще? На этот вопрос пытается ответить д-р Н. А. Юхнева (р. 1930), историк, главный научный сотрудник Музея антропологии и этнографии РАН (Кунсткамера), специалист в области этнической истории Петербурга-Ленинграда и истории евреев в России.

 

---

В России

 

Рассказ о русских евреях я начну с того времени, которым, по моему мнению, датируется начало формирования этой группы – с начала XX века. Именно тогда в России вне черты оседлости (главным образом в Петербурге) в составе ашкеназов начала формироваться субэтническая группа, для которой были характерны: русский язык как разговорный и литературный, древнееврейский – как язык религии и традиции; сочетание на профессиональном и бытовом уровне русской и еврейской культуры; исповедание иудаизма; а также зарождение группового самосознания, в основе которого была не религиозная, а этническая идентичность.

К сожалению, в этой статье нет места даже кратко рассказать о том, как это происходило. Приведу только одно высказывание. Ученый юрист и еврейский общественный деятель начала XX века Г. Б. Слиозберг в своих воспоминаниях, написанных в эмиграции и изданных в Париже в 1933 году, формулирует концепцию о русских евреях, очень близкую моей. Он считает объединяющим фактором для евреев России не религию, а этничность. Размышляя о далеком уже прошлом, он воспроизводит понимание проблемы, существовавшее в умах определенного круга русифицированных евреев-интеллигентов (к которому он сам принадлежал). По его мнению, «“русские евреи” – это люди, приобщенные, кроме культуры еврейской, так же к культуре общерусской, так что одна культура как бы дополняет другую». Чтобы пояснить свою мысль, Слиозберг сравнивает процессы аккультурации в России и Польше. «Те польские евреи, которые называли себя “поляками Моисеева закона”, стремились доказать свою этническую ассимиляцию при сохранении еврейской религии. В отличие от этого русифицированные евреи считали себя не “русскими Моисеева закона”, а русскими евреями: <…> тяготение к русской культуре не исключало исповедание традиций еврейской культуры <…> между этими культурами не было антагонизма». Отметил Слиозберг и такую деталь, как сближение в повседневном образе жизни: «В бытовых отношениях культурный еврей и культурный русский легко сходились, и между ними сглаживались вероисповедные и культурные различия».

Перейду к анализу процесса формирования (уже не в дореволюционной России, а в СССР) еврейской этнической идентичности. Прежде всего я хочу подчеркнуть противоречивость этого процесса.

В каждый конкретный исторический момент действовали внешние объективные факторы противоположной направленности. Но не только. Столь же противоречива и неоднозначна была и ментальность. Причем это выражалось не только в том, что этническое самосознание не было одинаковым в разных группах (это тоже вполне объективное явление). Как-то так получалось, что в голове и душе одного и того же человека могло сосуществовать, казалось бы, несовместимое.

Итак, вначале остановлюсь на объективном.

Вне территории бывшей черты оседлости – в Петрограде/Ленинграде, Москве и других русских городах, то есть там, где в начале XX века наиболее интенсивно шел процесс формирования субэтнической группы русских евреев, после революции произошли серьезные изменения не только в умонастроениях, но и в составе еврейского населения. Значительная часть еврейской интеллигенции, двукультурной и двуязычной, оказалась в эмиграции. В русские города, особенно в столицы, хлынул большой поток еврейских мигрантов, воспитанных в ашкеназско-идишистских традициях. Благодаря этому аккультурация затронула большие массы, несравнимые численно с тем, что было раньше, однако процесс не только сильно замедлился, но и приобрел совершенно иной характер. До революции аккультурация означала частичную переориентацию с еврейской на русскую культуру (в том числе на бытовую) без утраты еврейской традиции. После революции аккультурация свелась к включению евреев в общесоветскую городскую культурную модель, в значительной степени денационализированную. Вместо двух полноценных культурных составляющих возникла странная русско-еврейская смесь, в которой оба компонента существовали в искаженном, урезанном виде. Тем не менее эта денационализированная советская городская культура функционировала на русском языке, еврейские дети учились в русских школах, русский язык становился для них родным, для многих – единственным.

Говоря о субъективном, воспользуюсь выводами Л. Дымерской-Цигельман. В работе, опубликованной в 1994 году, она отмечает две характерные черты поколения евреев, чьи детство и юность пришлись на 30-е и 40-е годы. Во-первых, это определенный тип личности, который Дымерская удачно предложила называть «личностью, идеологически ориентированной». Такой тип личности был «весьма распространенным среди российской интеллигенции всегда, а евреи в XX веке составляли ее значительную часть. В советский период формирование такого типа личности, ориентированной на аскезу, жертвенное подчинение себя общему делу, целенаправленно осуществлялось всей системой советского воспитания и пропаганды». Эта общая черта реально сближала евреев и русских. Вторая отмеченная Дымерской черта была иллюзорной и, по ее определению, парадоксальной. «Парадокс этот заключался в том, что относительные свободы, предоставленные поначалу советской властью российским евреям и приведшие к формированию ряда коллективов – в школах, институтах, на предприятиях – с преобладанием в них еврейского большинства, создавали наилучшие условия для угасания национального самосознания...» Отмечает Дымерская и безразличное отношение в то время к национальности со стороны нееврейского окружения. В результате – ощущение себя частью русского народа. Приведу три примера. Москвич: в школьном классе, наполовину состоявшем из евреев, «все евреи знали, что они евреи, но считалось, что все, относящееся к еврейству, – это дело прошлого... При этом, правда, не было никакого активного намерения отказываться от своего еврейства. Этот вопрос просто не стоял». Одессит: «В школе мы не изучали ничего из еврейской истории, зато много времени уделяли русской истории и литературе. Могу сказать, что мы, ученики-евреи, воспринимали их как свою историю и литературу, не сознавая, что мы – пришельцы в этой стране. Таков был парадокс: мы сознавали себя частью единого русского народа, хотя и знали, что мы – евреи». О совершенно анекдотической ситуации, при которой еврейские дети умудрялись считать себя неевреями, рассказывает писатель Эфраим Севела. Детство Севелы прошло в довоенном Бобруйске, где среди жителей преобладали евреи. Все в этом городе – и евреи, и неевреи – говорили на двух языках: русском и идиш. Дома в еврейской семье Севелы разговорным языком был русский, а на улице он говорил на идиш. Севела вспоминает: «Евреем я себя не считал, а идиш был для меня всего лишь одним из языков, которым пользовалась улица». Так не только в Москве и Одессе, но и в русскоязычных семьях тех городов, где преобладал идишкайт, в новом поколении начинала формироваться ментальность русских евреев.

Серьезные изменения в этнической идентификации советских евреев произошли после Отечественной войны. В годы войны еврейский народ понес колоссальные потери. Подавляющее большинство погибших принадлежало к традиционной его части: трагедия Катастрофы не коснулась русскоязычных евреев, живших на не подвергшихся гитлеровской оккупации территориях. Из оккупированных областей успели эвакуироваться в основном жители городов, а не местечек, да и из городов – более молодые, то есть более русифицированные. Пребывание в эвакуации и в армии интенсифицировало аккультурацию. После войны аккультурированные русскоязычные евреи составили подавляющее большинство евреев СССР.

Окончательное формирование группы русских евреев на территории сегодняшней России можно датировать 1967–1989 годами, то есть временем борьбы за выезд в Израиль: от Шестидневной войны до начала массовой репатриации (алии). Однако процесс этот надо анализировать с первых лет после Отечественной войны. И опять отметить его сильную противоречивость. Переживания, связанные с холокостом, привели советских евреев к ощущению единства мирового еврейства (до этого преобладала ашкеназская идентичность). Создание Государства Израиль, поддержанное Советским Союзом, способствовало укреплению этого ощущения: Израиль многими стал восприниматься как национальный центр. С другой стороны, Отечественная война против фашизма укрепила чувство единения со всем советским народом, она воспринималась как война русских против немцев, и в этом противопоставлении евреи оказывались русскими. Процитирую Маргариту Алигер, которая писала о потомках храбрых Маккавеев, кровных сыновьях своих отцов – тысячах воюющих евреях – русских командиров и бойцов.

Далее последовало время запрета в СССР на все еврейское, так что выросло поколение (и не одно!), ничего не знающее о своем народе. Что же касается русской культуры, она после Отечественной войны и тем более после смерти Сталина стала функционировать в менее урезанном и искаженном виде, и это привлекало евреев. Фактически евреи культурно стали русскими, ощущение своей еврейскости в значительной степени определялось наличием антисемитизма. Ослабление государственного антисемитизма в короткий период хрущевской оттепели привело к ослаблению национального чувства. Но было не только это. Я напоминаю свой тезис о противоречивости процесса. Именно во время оттепели происходит восстановление некоторых еврейских культурных институтов (театр, журнал). Это позволило тем немногим, кто этим интересовался, пусть не узнать национальную культуру, но хотя бы прикоснуться к ней.

Во второй половине 60-х годов происходит крах демократических иллюзий «оттепели». «Шестидесятники» начинают искать новые ценности, которыми для некоторых евреев стали ценности национальные. Ошеломительный военный успех Израиля в Шестидневной войне 1967 года пробудил в советских евреях чувство национальной гордости. Стимулирующими моментами явились также разрыв в 1967 году отношений СССР с Израилем и новый подъем государственного антисемитизма. Именно в это время возникает еврейское национальное движение, главными активистами которого становятся бывшие диссиденты-шестидесятники.

На первом этапе национального движения главным его лозунгом был отъезд в Израиль – «репатриация» (алия). На втором этапе (с середины 70-х годов) в рамках алии зародилось так называемое «культурное течение», призывавшее к восстановлению еврейской культуры в СССР. Сначала это было скорее средством найти для себя способ существования в психологически сложных условиях так называемого «отказа». Постепенно в движение включались и те, кто не собирался уезжать в Израиль (или пока не собирался), и была сформулирована следующая концепция: алия (репатриация) будет продолжаться или на время приостанавливаться под влиянием внешних условий, главная же задача состоит в приобщении к национальной культуре и восстановлении связей с мировым еврейством.

Все это время среди некоторой части русских евреев идет процесс осознания своей «двукультурности», одновременной принадлежности и к русской, и к еврейской культуре. Причем отношение к этому у разных людей не было одинаковым. Те, кто считал такой симбиоз нежелательным, старались отказаться от всего русского (не понимая невозможность этого в русском окружении) или, наоборот, от всего еврейского. Но было и иное. Опираясь на факты истории своего народа, в ходе которой не раз происходила смена языка, уже тогда некоторые участники движения приблизились к пониманию того, что в России сложилась новая еврейская общность, родным языком которой является русский.

На первых двух этапах своего развития еврейское национальное движение исходило из представления о евреях всего мира как едином народе. В культурной деятельности оно ориентировалось главным образом на израильскую и американскую модели еврейской культуры (а не на идишкайт).

Люди, находившиеся вне движения, по-прежнему были по культуре русскими, хотя и ощущали себя евреями. Вот два характерных высказывания: «Воспитан в русской культуре, но все время ощущаю себя евреем, кроме того, государство и окружающие не дают об этом забыть»; «Внутреннее содержание – русское, продукт русской культуры, но в то же время не давали забыть, что я – еврей». Добавлю от себя: многим забыть – хотелось...

Примерно в 1987 году начался третий этап еврейского национального движения в СССР. Оно распространяется вширь: практически во всех городах с еврейским населением создаются те или иные национальные структуры, появляется еврейская печать, еврейские школы, а в Москве и Петербурге – и университеты. В это время также делаются попытки (главным образом в западных республиках СССР) не только овладеть ивритско-израильской культурой, но и возродить идишкайт. И все же практически вся еврейская деятельность идет на русском языке, иврит же воспринимается как национальная культурная ценность (если не как подготовка к отъезду в Израиль).

Все это время среди включенных в национальное движение евреев активно идет процесс восстановления еврейской составляющей их культурной идентичности. Параллельно происходит осознание этой «двукультурности». Первое известное мне письменное высказывание на эту тему относится к 1973 году. В № 6 самиздатского журнала «Евреи в СССР» была опубликована статья под названием «Кто я?», подписанная псевдонимом Э. Любов (ее автор, известный израильский врач-педиатр Эмиль Любошиц, жил тогда в Донецке). «Кажется необходимым признать, – читаем в этой статье, – что единственно допустимым для советского еврея органичным статусом является статус той новой общности, которую евреи СССР образовали в действительности на протяжении последних поколений. Для этой общности типичен своеобразный “гибридный” тип личности, принадлежащей одновременно двум мирам, двум историям и культурам. Осознание объективности существования личности этого типа, объективности ее “двоемирия” и принципиальной неустранимости ее основного противоречия могло бы оказаться более полезным и плодотворным, чем попытки насильственного умерщвления в ней одной из ее органических компонент». Автор показывает драматизм попыток однозначного самоопределения: «Советский еврей, самоопределивший себя (по признаку культуры) как “русского”, сознательно подавляет в себе еврейское начало, сторонится и даже стыдится его... Напротив, самоопределяя себя как “еврея”, <…> он начинает <…> судорожно, почти болезненно культивировать в себе все то, что в его представлении является “еврейским началом”, торопливо стремится “обрести” еврейскую целостность... Он также начинает внутренне убеждать себя в чуждости ему русской культуры, и любви к русской культуре человек начинает стыдиться».

 

Алия и эмиграция не только не нарушают общности русских евреев, но способствуют тому, что она все более и более осознается. Не случайно евреев из России не только в США, но и в Израиле называют русскими. И сами вновь приехавшие, оглянувшись вокруг себя, начинают понимать, насколько они на самом деле русские. В Израиле сформировалась и существует еврейская литература на русском языке, русские газеты, журналы, русское радио. Не так давно аудитория у них была невелика. В 1990-е годы положение изменилось, огромные массы людей становятся ее читателями, слушателями. В Израиле часто особенности последней алии списывают на советскость и полагают, что чем они быстрее исчезнут, тем лучше. Обвиняют вновь приехавших в обособленности, предостерегают от создания «русского гетто».

Еще одна цитата из той же самиздатской статьи 1973 года: «Перед советскими евреями, эмигрирующими в еврейскую среду, стоит весьма трудная задача сознательного сохранения и передачи в следующее поколение своего главного специфического богатства – русской культурной модели. Точно так же, как перед евреями, остающимися в СССР, стоит задача сознательного приобщения к своему еврейскому наследию». Под этими словами я готова подписаться.

Большая алия в Израиль, начало которой датируется 1990 годом, показала реальность существования русских евреев. Как пишет Игорь Губерман, «евреи эмигрируют в Израиль, чтоб русскими почувствовать себя». Русско-еврейская идентичность в Израиле уже не ощущается как некая ущербность, напротив – как приобщенность к великой культуре. Вновь прибывшие продолжают говорить по-русски, объединяются в русские клубы, слушают русские радиопередачи, читают русскую прессу, живо интересуются культурой России. Тот значительный вклад в культуру, который вносят выходцы из России, – это по преимуществу вклад в русскую культуру. Надо отметить также такое интересное явление. Русские евреи как особая группа сложилась в СССР на территории России, среди евреев, живших в русском окружении. В Израиле же русскими (русим) считают себя так же выходцы из Украины, Белоруссии, частично из Прибалтики, то есть практически почти все евреи ашкеназского происхождения.

У литератора и публициста Льва Александровича Аннинского есть текст (статья и глава в книге), который называется «Так кто же у нас более русский, чем сами русские?». Он имеет в виду еврейских интеллектуалов, литературоведов и лингвистов, безоглядно преданных русскому языку и русской литературе, исследователей творчества Пушкина, Толстого, Достоевского, ревнителей чистоты русского языка. Но не только они, а и самые широкие круги советской еврейской интеллигенции своим кумиром сделали русскую классическую литературу. Почему же евреи подчас оказываются «более русскими, чем сами русские»? Это может стать более понятным, если взглянуть на аналогичную ситуацию с другой стороны.

У Акима Семеновича Ан-ского, этнографа и русско-еврейского писателя, есть рассказ, действие которого происходит перед Первой мировой войной. В рассказе приводится разговор между эмансипированным евреем и русским крестьянином-гером (это не новообращенный иудей, а иудей в нескольких поколениях). Так вот, этот крестьянин говорит: вы, евреи, можете и не исполнять все предписания религиозного закона, от этого вы не перестанете быть евреями, нам же так нельзя, нам нужно соблюдать все заповеди…

Культурное взаимодействие не было совсем уж односторонним. В XIX веке – влияние русской культуры, главным образом языка и литературы, на евреев. В советское время это, конечно, продолжалось, но возникло и обратное направление. Именно – евреи оказали значительное влияние на музыкальную, главным образом песенную русскую культуру.

У музыковедов есть такое понятие – взаимопроникаемость (или ее отсутствие) музыкального строя. В Японии могут петь русские песни. Но японские песни, видимо, нельзя мелодически русифицировать. Еврейская, русская и украинская мелодика взаимопроникающи. Израильтяне (так сказать, коренные, в три-четыре поколении) пели в кибуцах советские песни на своем языке. Услышав их в русском исполнении, очень удивились: почему это в России поют израильские песни?

А, например, еврейская и литовская мелодика (как считают музыковеды) не способны к взаимовлиянию. Почему так? Жили рядом, слушали песни друг друга… Объяснить это могут (если могут) только специалисты.

Культурное, языковое и ментальное сходство между евреями и русскими, воспитанными в СССР, очевидно и вполне объяснимо. А вот как обстоит дело среди тех, кто приехал в Израиль (или приехали его родители) из бывшей черты оседлости, среди тех, язык предков которых – идиш, а их собственный родной язык – иврит, русский же они вовсе не знают?

Сошлюсь тут еще на одно высказывание Аннинского. Он ищет сходство русских и евреев и находит его в словах израильского писателя Амоса Оза. Цитирует его текст из журнала «22»:

«Если в одной комнате собираются три-четыре человека, наверняка происходит нечто такое, чему нет аналога ни в одной другой точке земного шара. У нас не ведут вежливых, необязательных разговоров. О, конечно же, и у нас говорят о футболе, бирже и зарплате, но затем, когда тонкий слой этих проблем бывает исчерпан, разговор не становится тривиальным. Люди говорят об очень важных вещах <…> Говорят о смысле жизни. У нас не говорят о политике, как, к примеру, в Америке, в Англии или в Германии: какая из партий мне лично удобна в качестве правящей, кто сумеет обеспечить лучший порядок в стране? Наши разговоры о политике – это разговоры о Жизни и Смерти, о Культуре, о смысле жизни. Наша беседа может начаться со сплетен: Бегин таков, Перес таков, а уж Рабин и вовсе таков! Но если беседа затянется за полночь, она превращается в метафизическую, даже если собеседники не знают, что такое метафизика. Либо она становится религиозной, хотя ее участники иногда думают, что с религией у них ничего общего».

Приведя эту обширную цитату, Аннинский пишет: «Мне надо сделать усилие, чтобы вспомнить, что это не о русских. Замените имена, скажите: Ельцин таков, Зюганов таков, а уж Жириновский и вовсе таков – и перед вами точный портрет классического “русского спора”». Сходство действительно поразительное.

А что по этому поводу пишет сам Амос Оз?

Амос Оз – живущий в Израиле и пишущий на иврите известный писатель, автор многочисленных романов, переведенных на многие языки.

Недавно издан по-русски (в переводе В. А. Радуцкого) последний, автобиографический роман Амоса Оза «Повесть о любви и тьме» (в 2005-м – в Израиле, в 2006-м – в России). Книга большого объема, в ней почти 800 страниц. Очень советую прочитать тем, кто еще не успел это сделать. Что греха таить, среди части недавно приехавших в Израиль русских евреев бытует не то чтобы отрицательное отношение к потомкам тех, кто приехал в страну до 1948 года, но убеждение, что они – «не наши». Мне кажется, что «Повесть о любви и тьме» заставляет преодолеть это заблуждение. Очень даже «наши»! Хотя и не говорят по-русски.

Отец Амоса Оза происходил из одесского семейства Клаузнеров (Оз – это псевдоним), но в Одессу они попали из Литвы, где оставалось много родственников. Амос вспоминает первое послевоенное время, на которое пришлись его детские годы. Круг общения семьи был самого высокого уровня. Это были не просто образованные люди, но высококультурные интеллигенты, убежденные сионисты. Отец работал в библиотеке, защитил диссертацию, в доме было полно книг. Двоюродный брат отца, Йосеф Клаузнер, интеллектуальное и идейное влияние которого на племянника было огромно, был в 1917-1919 годах профессором Одесского, а в пору детства Амоса – Иерусалимского университета (в Иерусалим он приехал в 1919 году.) В 1949 году, когда избирали первого президента Израиля, Йосеф Клаузнер был выдвинут в качестве претендента – против кандидатуры Хаима Вейцмана.

Жили эти интеллигентные люди в русской культуре. О том, что рассказывает об этом Амос Оз, можно написать целую книгу. Но очень трудно. Он пишет так, что хочется цитировать и комментировать буквально каждую фразу. К сожалению, мне придется ограничиться несколькими цитатами.

Русская литература тогдашними выходцами из России не рассматривалась только как культурная ценность (как, например, Шекспир, да и любой другой более современный европейский писатель), но ощущалась совершенно своей.

Амос вспоминает впечатления детства: «Когда <…> я читал Чехова (в переводе на иврит), то не сомневался, что он – один из нас: дядя Ваня ведь жил прямо над нами; доктор Самойленко склонялся надо мной, ощупывая своими широкими ладонями, когда я болел ангиной или дифтеритом; Лаевский, с его вечной склонностью к истерикам, был маминым двоюродным братом, а Тригорина мы, случалось, ходили слушать в Народный дом на субботних утренниках.

Конечно же, окружавшие нас русские люди были самыми разными – так, было много толстовцев. Некоторые из них выглядели точь-в-точь как Толстой. Увидев впервые портрет Толстого – коричневую фотографию в книге, я был уверен, что много раз встречался с ним в наших местах. Он прохаживался по улице Малахи или спускался по улице Овадия – величественный, как праотец Авраам <…>

Толстовцы нашего квартала <…> были все воинствующими вегетарианцами, блюстителями морали, они стремились исправить мир, всеми силами души любили природу, любили все человечество, любили каждое живое существо, кем бы оно ни было, они были воодушевлены пацифистскими идеями и полны неизбывной тоски по трудовой жизни – простой и чистой. Все они страстно мечтали о настоящей крестьянской работе <…>

Некоторые из толстовцев сошли, казалось, прямо со страниц романов Достоевского: снедаемые душевными муками, непрерывно ораторствующие, задавленные собственными инстинктами, обуреваемые идеями. Но все они – и толстовцы, и “достоевцы” – все эти обитатели квартала Керем-Авраам, по сути “вышли из Чехова”».

Говорили в семье на иврите (принципиально избегая разговорный еврейский, называя его жаргоном) – на каком же языке было говорить сионистам? Русский знали хорошо, но пользовались им обычно в тех случаях, когда хотели, чтобы не поняли дети. Точно так же было в еврейских семьях Ленинграда в те же годы: по-еврейски говорили, чтобы не поняли дети. Тем не менее душевная близость русского языка проявлялась иногда в том, что им шептали нежные слова любви. А также писали стихи. Дедушка автора, возвратившись из дальних прогулок по иерусалимским улицам, «усаживался за письменный стол и, пригубив рюмку, выкуривал одну-две сигареты и в одиночестве изливал душу в написанных на русском языке стихах».

Вспоминает Амос Оз и распространенность того, что он называет русскими обычаями. Тут и рассказ о том, как дедушка Александр «поцеловал в щеку мою бабушку из Хайфы, обеих маминых сестер, по русскому обычаю – в левую, правую и снова в левую щеку». И воспоминания о чаепитиях: по субботам после обеда в маленьком дворике большого дома собирались соседи «на устраиваемые по русскому обычаю чаепития». Это уже были люди попроще, но «все прочитывали кучу газет и все любили разглагольствовать». И опять – чеховские ассоциации: «все это было из Чехова, особенно ощущение захолустной провинциальности».

Описывается русская обстановка в родительской квартире: «Была там одна гостиная, очень русская, тесно заставленная очень тяжелой мебелью, набитая вещами, чемоданами, наполненная густыми запахами вареной рыбы, тушеной моркови, запеканок. Эти запахи смешивались с запахами лизола и прочих дезинфицирующих средств. У стен теснились этажерки, табуретки (именно так, по-русски, у нас их и называли), здоровенный черный шкаф, стол на толстых ножках, буфет со всевозможными безделушками и сувенирами. Комната была перенасыщена белоснежными батистовыми салфетками, кружевными занавесками, вышитыми подушками, всякого рода безделушками». Правда, трудно сказать, что в этом описании русское, а что русско-еврейское.

Пятнадцатилетним подростком покинул Амос Клаузнер родительский дом и поселился в кибуце. Учился в школе. Был рабочим, солдатом, учителем. Много читал, как все там. Читал литературу разных народов. Сильное впечатление произвела на него книга одного забытого позднее американского писателя – Шервуда Андерсона («Уайнсбург, Огайо») – в переводе на иврит. Я упоминаю это потому, что эта книга (цитирую) «вдруг открыла для меня мир “по Чехову” – еще до того, как довелось мне открыть самого Чехова».

Трудно остановиться и отложить в сторону «Повесть о любви и тьме». Но что делать!

Около года тому назад Амос Оз впервые приехал в Россию. И выступил в программе, которую ведет каждую субботу русский писатель Андрей Дементьев. У Андрея Дмитриевича особые отношения с Израилем. Он прожил в стране несколько лет в качестве корреспондента и искренне ее полюбил.

Амос Оз приехал к нам впервые. Но у него было такое чувство, будто приехал к своим. Это не может особенно удивлять: ведь он с детства жил в мире Толстого и Чехова. На вопрос Дементьева, каковы его итоговые впечатления о Москве, о России, Амос Оз ответил: «Это так похоже на тот дом, в котором я живу в Израиле». Это была его последняя фраза в эфире Радио России.

Погруженность высокоинтеллигентной семьи Клаузнеров (и всего их окружения) в русскую культуру (главным образом – в литературу) понятна и вполне объяснима. А как обстояло дело среди простых людей, среди тех, кто приехал в страну прямо из местечек и самоотверженно создавал на древней земле Израиля новый еврейский мир?

Невероятно симпатичны энтузиазм и самоотверженность тех, кто строил страну на перекрестке военных дорог, кто превратил пыльную безводную пустыню в прекрасную цветущую землю. Почти все эти люди были родом из России. Они любили нашу страну и пели русские песни. Среди песен, которые они пели, было много переводов песен советских. Поселенцам, кибуцникам был очень близок их героический пафос. Я уже говорила об этом, но повторю. Когда в Израиль стали приезжать певцы из СССР, когда появились эти песни в записях, кибуцники очень удивлялись: почему русские переводят и поют наши песни?

 

 

Отправимся дальше в глубь времен. Попробуем вспомнить о тех, кто не жил не только «вместе», но и «рядом». Вспомнить о том времени, когда евреи еще не были российскими подданными.

Прочтите характеристику некой человеческой общности и попытайтесь угадать, о ком идет речь.

 

Очень сильное ощущение своего единства, основанного на религии. Огромная роль Книги (Библии). Совместно читают, толкуют. Есть особые знатоки, пользующиеся большим уважением. Авторитет их очень высок, что позволяет им исполнять функции судей во внутренних делах членов общины. Всеобщая грамотность, которая требуется для чтения священных книг. Особенная преданность религии: при попытках заставить отказаться от нее предпочитают смерть.

Много бытовых особенностей, отличающих группу от окружающего населения. Регламентирование бытового поведения. Общинность.

Замкнутость, герметичность сообщества. Она частично, может быть, связана с гонениями, но в гораздо большей степени идет изнутри. Дистанцирование от властей. Стремление по возможности не исполнять административные предписания.

При выходе за пределы общины, в более-менее модернизированный мир, – склонность к предпринимательству, успешность в делах.

 

Я повторяю вопрос: о ком это?

Знатоки еврейской истории скажут: о восточноевропейских евреях, ашкеназах. Знатоки русской истории скажут: о старообрядцах, хранителях «древлего благочестия». При этом те и другие возмутятся недостаточной точностью, неполнотой и даже некоторой туманностью текста. И будут правы. Задача-то у меня была «провокационная». Пришлось прежде всего избегать прямых наименований. Кроме того, кое-что завуалировать, о чем-то написать конспективно (например, не углубляться в регламентацию быта, не говорить о пищевых и прочих запретах, которые, понятно, у евреев несравнимо более строгие, чем у старообрядцев). Тем не менее сходство поразительное.

Конечно, старообрядцы – это не все русские. Но это избранная часть русских, ее особенности – верность идее, способность за нее постоять (и «пострадать»), представление о своей духовной миссии. Может быть, это их наследие все же отразилось и в общерусской ментальности?

Евреев часто осуждают за то, что они считают себя, как сказано в Библии (евр. Танах), «богоизбранным народом». Не понимая, что эта «избранность» означает прежде всего – ответственность за судьбы мира, которая совсем не дает никаких прав и преимуществ, но налагает величайшие обязанности. Русских осуждают за якобы имперскую идею, выраженную словами: «Москва – третий Рим, а четвертому Риму не бывать». Хотя означает это решимость взять на себя тяжкую ношу ответственности за сохранение православия после падения Византии. О мессианстве русских и евреев писали многие, не стану ссылаться. Два мессианских народа не только не могут объединиться, но и с трудом уживаются (еще один мессианский народ – поляки, борьба «православия» и «латинства» тянулась столетия и носила весьма воинственный характер). В XX веке секуляризованные русские и евреи, отказавшись от идей «третьего Рима» и еврейской богоизбранности, сохранили мессианскую ментальность. И нашли для себя новую общую миссию – осчастливить человечество построением светлого коммунистического будущего.

Почему и русские, и евреи в России так легко отказывались от религии, становились атеистами? И даже воинствующими атеистами? Не потому ли, что обе религии существовали в наиболее архаичных, немодернизированных формах? Правда, в условиях конфронтации с государством в XIX веке для отталкивания от православия у русских была еще одна причина – государственный характер религии.

Специалисты усматривают в православных церковных ритуалах определенное сходство с древнееврейской религией (времени существования храма), а некоторые парадоксально ищут и находят параллели в православии и хасидизме.

Случайно ли, что имели довольно широкое распространение коллективные переходы из православия в иудаизм (полностью – геры, или частично – разные направления иудействующих)?..

Корни этих явлений следует, возможно, искать в русско-еврейских связях еще во времена Древней Руси. Но эту тему я пока затрагивать не буду. Скажу только, что те древнееврейские слова, которые вошли в русский язык из библейских текстов, существуют не в ашкеназском, а в сефардском произношении (более близком к современному израильскому ивриту). Сохранившееся в народном языке (и считающееся просторечием) название страны Израиль (с ударением на последнем слоге), более соответствует ивритскому Израэль (с таким же ударением), чем ашкеназское Израиль (с ударением на втором слоге).

 

 

Мне уже не раз приходилось выступать (и устно, и в печати) на тему о формировании в XX веке в России / СССР новой субэтнической группы русских евреев с русским родным языком и одновременной принадлежностью к двум культурам – еврейской и русской (впервые – на конференции в Иерусалиме в 1989 году). Одним из предметов полемики часто становилась терминология. Но я не собираюсь настаивать на термине субэтническая группа. Можно говорить – этнолингвистическая группа, можно – эда. Русские в Израиле говорят – община. Но трудно не согласиться, что неоспоримым фактом является само существование русских евреев как сообщества, обладающего определенными характеристиками. Об этом написано уже немало книг, изданных как в Израиле, так и в других странах, где живут выходцы из России\СССР.

Гораздо серьезнее другое возражение. Утверждают, что русские евреи – выдуманное, «изобретенное» сообщество, их нет и быть не может (не должно?), есть просто русские, а уж вспоминать, кто были их дедушки и бабушки – чистой воды расизм. Мне не раз приходилось говорить и писать по поводу призывов «не замечать» этническую принадлежность (и о евреях, и о кавказцах, и об азиатах). За этими призывами, как мне представляется, стоит не только ложно понятая «политкорректность», но иногда, увы, спрятанное где-то глубоко в подсознании чувство, что евреем, кавказцем, азиатом быть стыдно.

Это не значит, что я отрицаю ассимиляцию. Чувствуешь себя русским – будь им (как сказал бы Козьма Прутков). И не надо высчитывать проценты разной крови (даже и без дурных намерений). Очень мне не нравится это ставшее в последнее время модным занятие. Усиленно ищут немецкие, французские, еврейские, татарские и другие корни совершенно русских людей.

Но вернемся к русским евреям. Все-таки: есть такая группа, или действительно я ее выдумала? Правильнее говорить, конечно, не о «выдуманном» и даже не об «изобретенном», а о «сконструированном» сообществе. В определенном смысле многие современные этнические общности так или иначе «конструировались»: деятелями «национального пробуждения / возрождения» (в Чехии, Эстонии, Латвии и в некоторых других странах) или посредством государственного «национального строительства» (в СССР). Результатом советского государственного строительства стало формирование «социалистических наций». Особенно искусственным было конструирование «наций» в Средней Азии; на этом фоне русские евреи выглядят не самым «выдуманным» сообществом.

Наиболее убедительным аргументом, опровергающим существование русских евреев, моим оппонентам представляется такой, как мне кажется, совсем малозначительный факт, что «никто так себя не называет». Во-первых, кое-кто называет. Главное же – люди могут на вопрос об этнической принадлежности называть себя так или иначе, только если им объяснить, что такое этническое наименование существует. Яркая иллюстрация тому – история наших переписей населения с постоянно меняющимся списком народов.

И все же реальность такова: часть евреев, родной язык которых – русский, называет себя евреями, часть – русскими евреями, часть – русскими. Просто русскими называют себя не только вполне ассимилированные люди (чаще все-таки это дети из смешанных русско-еврейских семей), но также и те, кто активно стремится к ассимиляции.

Ученые исследователи ссылаются на свои опросы (главным образом на так называемые «углубленные интервью»), из которых следует, что никаких русских евреев нет и все разговоры о них – «от лукавого». Мои же наблюдения говорят о противоположном: люди называют себя русскими евреями, причем совершенно независимо от знакомства (чаще – незнакомства) с моей концепцией. Очень точно (хотя и иронично) выразил ментальность русского еврея живущий в Израиле Игорь Губерман: «Раздваиваясь мысленно и вслух, / теряюсь в раздвоении духовном: / еврейская душа и русский дух / живут во мне в сожитии греховном».

После выступлений оппонентов я много думала о том, почему разные исследователи (и просто лично заинтересованные люди) неодинаково оценивают, казалось бы, одно и то же явление. И я поняла: у нас разный «объект наблюдения». Большинство российских исследователей имеет дело с ассимилированными (или стремящимися к ассимиляции) людьми. Выборка респондентов достаточно условна. Чаще всего это так называемый метод «снежного кома» (не очень удачное название): опрашивается некий информант, потом его родственники и знакомые, знакомые знакомых и так далее. Таким образом, исследователь практически не выходит из замкнутого круга более или менее одинаково думающих и чувствующих людей. У меня изначально был иной круг общения: люди, соединяющие в себе принадлежность к русской культуре и глубокую заинтересованность в сохранении в нашей стране культуры еврейской. У меня не было информантов, я не проводила опросов. Мой «способ изучения» несколько напоминает то, что в социологической практике называется «участвующим наблюдением». Именно: исследователь включается в изучаемое сообщество, участвует в его жизни (или имитирует это участие), наблюдает. Но это совсем не обо мне! Я вовсе не «наблюдала» за своими друзьями, коллегами, единомышленниками, просто мы вместе делали одно дело, радовались успехам и огорчались от неудач. И когда я заговорила о русских евреях как о новой этнической группе, бóльшая часть их поняла меня и поддержала. Так, может быть, правы и я, и мои оппоненты? Просто мы наблюдаем процессы, проходящие среди разных групп евреев в России?

Вот как характеризует «русских евреев» в журнале «Корни» поддерживающий предложенное мной определение М. А. Членов, ученый этнограф, а также – президент Федеральной еврейской национально-культурной автономии России и генеральный секретарь Евро-Азиатского еврейского конгресса (конгресс объединяет евреев бывшего Советского Союза): «Все мы мыслим и говорим по-русски. Это относится даже к тем, кто в совершенстве владеет государственными языками иных, кроме России, стран постсоветского региона. За редчайшим исключением все они русскоязычны, причем для подавляющего большинства русскоязычных евреев русский язык является первым. На нем они начинали говорить, на нем они, как правило, говорят в семье, в личной жизни. Можно добавить сюда еще немало других тривиальных фактов. Все мы кончали русскую школу в ее советском обличье, все мы воспитаны на русской классической литературе, всех нас ограничили в детстве и юности в приобщении к еврейским корням, все мы воспринимаем сейчас еврейскую культуру не от предшествующего, старшего поколения, а через импортированные формы, прошедшие через израильские или американские фильтры. Это и многое другое характеризует нас как особую часть еврейского народа».

Осознание русскости (еврейской) может приходить разными путями. Некоторые только в Израиле начинают чувствовать себя (и называть) русскими. Как писал Игорь Губерман, «евреи эмигрируют в Израиль, / чтоб русскими почувствовать себя».

Иллюстрацией этого может служить эволюция взглядов Александра Воронеля. В 1972–1977 годах, ведя жизнь отказника, он выпускал в самиздате журнал «Евреи в СССР», переехав в Израиль, стал профессором физики Тель-Авивского университета и возглавил израильский русский журнал «22»; в 2003 году в Минске издан большой сборник его публицистических работ. Воронель много размышлял на тему «Кто мы?». И в СССР, и первые годы в Израиле он определял советских евреев как социальную группу («Будучи по преимуществу квалифицированным меньшинством в обществе, советские евреи за два-три поколения сформировались не столько как этническая, сколько как социальная группа»). Но через много лет, в 2002 году, в научной статье он написал так: «Российские евреи как отдельная этническая единица в Израиле возникли в ходе революционного взрыва в России, почти на двадцать лет опередившего перестройку». Далее в этой статье (и в большинстве других своих текстов) позднего периода Воронель говорит не о российских, а о русских евреях и подробно анализирует их сходство и отличие как от этнических русских, так и от нерусских израильтян. Прочитаю также высказывание А. Воронеля по поводу книги Б. Андерсона «Воображаемые общности» (Лондон, 1983): «Пусть только термин “воображаемый” не обманывает читателя. Оттого, что нации рождаются как воображаемые общности, они не перестают быть сугубо реальными». «Воображение, то есть сознание, предопределяющее бытие, социальный протест (“рессентимент”) и тяга к неведомому, запретному, а не непосредственная необходимость привели в конечном счете миллион потомков советских интернационалистов в Израиль, и ничего реальнее этого вклада в историю евреев нельзя вообразить».

Иллюстрацией того, что осознание себя русскими евреями произошло в СССР для некоторых еще в 1970–1980 годы, может служить выступление на учредительном собрании Ленинградского еврейского культурного общества (19.03.89) Бориса Ефимовича Кельмана: «Сто двадцать лет тому назад еврейский писатель Перец Смоленскин в своем первом номере газеты “Хашахар” писал: “Ассимиляторы все твердят нам: будем как все народы. И я повторяю за ними: будем подобно другим народам добиваться просвещения, оставим, как и они, вредные предрассудки и будем верными гражданами. Но уподобимся другим народам и в том отношении, чтобы мы, как и они, не стыдились нашего происхождения, будем, как и они, дорожить нашим языком и нашим национальным достоинством’’. Эти слова прозвучали сто двадцать лет тому назад, но не потеряли своего значения и сегодня. Правда, сегодня несколько сложнее с языком – девяносто процентов советских евреев не владеют еврейским языком. Но, во-первых, история еврейского народа однозначно доказывает, что, теряя один разговорный язык, евреи не теряли себя как нацию и сохраняли свой национальный дух. В еврейской истории русский язык – это третий или четвертый язык, который стал языком народа. Во-вторых, практика показывает, что оставаться национальным писателем можно и используя “чужой“ язык. Разве Олжас Сулейменов, который пишет по-русски, не является национальным казахским поэтом? А Григорий Канович – разве мы его не считаем еврейским писателем?»

 

 

Некоторые из тех, кто поддерживает меня в утверждении о существовании этнической группы русских евреев, полагают более правильным считать эту группу частью не русского, а российского народа. Думается, это не совсем корректно. Даже если исходить из не очень удачного определения современной конституции Российской Федерации – «многонациональный российский народ», что подразумевает все же гражданскую, а не этническую принадлежность. В гражданском смысле частью российского народа являются все евреи (граждане России), в том числе и те, кто не только не считает себя русскими евреями, но уверен в своей израильской идентичности (пока они не репатриировались – после чего гражданство российское дополняется или заменяется израильским, а самоощущение у многих парадоксально обретает русскость). Видимо, в данном случае моих оппонентов смущает недостаточная «слитность» русских евреев с русским народом. Но если речь идет о субэтносе, слитность и не должна быть полной. Полное слияние есть ассимиляция, превращение в русских, а не русских евреев. Но ассимиляция, «превращение» части евреев в русских – тема уже совсем другой статьи.

 

 

Подведем итог.

Прошло столетие с тех пор, как в России сформировалась особая субэтническая группа с русским разговорным языком и одновременной принадлежностью к двум культурам – еврейской и русской. Поскольку речь о субэтносе, неизбежно возникает вопрос: субэтнос в составе какого народа? В начале XX века русские евреи были частью ашкеназов. После трагической катастрофы, постигшей ашкеназов в годы Второй мировой войны, русские евреи уже не могут рассматриваться как их составная часть. Вместе с тем русские евреи не стали самостоятельным этносом, остались на уровне субэтноса. Неизбежен вопрос: субэтнос в составе какого народа? Массовый исход евреев из СССР имеет своим следствием раздвоение судьбы этого субэтноса. Некоторое время он будет сохранять определенное единство, тем не менее евреи, оставшиеся в России, могут рассматриваться как субэтнос в составе русского народа, а евреи, уехавшие в Израиль, – в составе израильского народа. Ассимиляция, превращение в России евреев в русских, а в Израиле, – в израильтян, зависит от множества факторов, и предсказать скорость этого процесса невозможно.

 

 

---