Исследования

Антон Носик

НЕТ У МЕНЯ ДРУГОЙ ЛЮБВИ?

 

Из книги «Праздник» (Иерусалим, 1993), цикл «Другое небо»

 

***

На небо я смотрел
на вид
на
вид войны
на белый свет

нет
у меня другой любви
и этой
тоже нет

дурную память
истребят
серебряный
затянет след

нет
у меня другой тебя
и
этой
тоже нет

лицо завесь лицо завесь
в три длинных пряди свет завесь
нет у меня другой любви
а смерть
какая есть

 

Едва ль я удивлю читателя этих строк известием, что сочинитель стихов и поэт Михаил Самуэлевич Генделев был заражен нормальным классицизмом. И создавал, без оглядки на модернистскую бабочку, тексты возвышенно-тяжеловесные, ритмически размеренные и архаично-чеканные. В которых речь не просто шла о Войне, о Боге, о Любви и Смерти, но все эти предметы еще и прямым текстом назывались без тени смущения... Державинская высокопарность формы привычно и осознанно соседствовала в генделевских строфах с киплинговским фундаментализмом содержания.

При этом Генделев не являлся ни официальным жрецом высокого пиитического канона по должности (как Державин), ни меднолобым фанатом какого-нибудь военно-патриотического прожекта (как создатель «White Man’s Burden»). По сути дела, у него не было ни внешней, ни внутренней причины изъясняться высоким штилем, который в последней четверти XX столетия большинством заметных стихотворцев (русско-, англо- и ивритоязычных) полагался безнадежно устаревшей и безжизненной поэтической формой...

Я склонен думать, что Генделев, будучи поэтом Божией милостью, штиля себе не выбирал. Скорей – по факту рождения стихов определенного вида и звучания – у него возникала необходимость к ним (и к себе самому, как их автору) каким-нибудь образом относиться. И отношение это легко предсказать, если вспомнить, что мы говорим о галутном еврее-ашкенази, рожденном сразу вслед за Катастрофой и Блокадой; что речь идет о советском интеллигенте-семидесятнике, многажды сменившем жену, страну и род занятий. В сущности, о лайт-версии Германа Бродера из «Врагов» Башевиса-Зингера (минус опыт прятания от нацистов на сеновале, плюс опыт взятия Бейрута в чине лекаря).

Разумеется, пафосный и высокопарный Генделев-русский-поэт был невыносимо смешон Генделеву-человеку, эпическому шлимазлу, наследнику Хелмских мудрецов, читателю и герою Шолом-Алейхема, пол-жизни оттачивавшему свой юмор висельника в прекрасно для этого приспособленных помещениях, от питерского морга до южно-ливанской полевой амбулатории... История вербальных измывательств Генделева-человека над собственной персоной, биографией, стихами и их киплинговским пафосом, еще ждет своего биографа <…>.

Мишины друзья в этом процессе глумления над Генделевым-Киплингом негласно приглашались принять участие. И это было приглашение из числа тех, от которых нельзя отказаться. Например, поэма «Ночные маневры под Бейт-Джубрин» <…> настолько въедалась в мозг русского читателя/слушателя, что просто обязывала его к дописыванию недостающих вариантов:

 

ОРИГИНАЛ
ПАРОДИЯ

 

уже совсем немолодой
и лекарь полковой
я взял луну над головой
звездою кочевой
луну звездою путевой
луну луну луну!
крошила белый снег жена
и ставила к вину

она крошила снег в кувшин
и ногтем все больней
мне обводила букву «шин»
в сведении бровей

...

но все три когтя буквы «шин»
горели в белом лбу.

 

уже совсем немолодой
и лекарь полковой
я взял жену над головой
за орган половой
жену за орган половой?
жену жену жену!
она крошила снег в кувшин,
и ставила битлу,
горели когти буквы шин
по моему еблу.

 

У этого текста нет конкретного автора (по меньшей мере пять человек в той или иной степени поучаствовали в его создании и доводке до приведённого тут состояния), зато есть абсолютно внятный адресат и первый читатель: сам Генделев, который, их услышав, для порядку нахмурился и остался явно и нескрываемо доволен.

На те стихи <..>, с которых начинается сегодняшний мой пост (такой же, заметим, рубленный четырехстопный ямб, что и «Маневры»), пародию написал иерусалимский поэт Владимир Тарасов, генделевский сосед и собутыльник <…> (К сожалению, память подвела автора – пародия эта была сочинена Л. Герштейн. Прим. ред.). Была она коротка и предельно реалистична:

 

тогда пойдем
пойдем скорей
пойдем со мной
в буфет

нет у меня другой любви
и денег
тоже
нет.

 

<…> Эта версия в определенных кругах успешно вытеснила из сознания оригинал. Тем более, что разлука 1993 года была индивидуальным переживанием Генделева, а наше безденежье — коллективным, чтоб не сказать всеобщим, состоянием на тот момент.

 

 


 

Еще по теме:

 

Система Orphus